— Да, Радопис. В том-то и вся прелесть этой истории.
— Какое совпадение. Это похоже на волшебство.
— Радопис, ты утверждаешь, что это совпадение? Тогда что же такое совпадение, если не предначертанная нам судьба?
Она вздохнула и ответила:
— Твоими устами глаголет истина, мой повелитель.
— Я провозглашу о своем желании всем без исключения — никто из моих подданных никогда не должен причинить коршуну вреда.
Радопис улыбнулась счастливой, обворожительной улыбкой, которая сверкнула на ее устах, точно волшебное заклинание. Фараон почувствовал, что его сердце поглощает страстное желание. Он не привык сопротивляться своим чувствам и отдался им с очевидной радостью, сказав:
— Радопис, этот коршун — единственное существо, кому я останусь в долгу за самый драгоценный подарок в моей жизни. Как ты красива. Все мои мечты не стоят твоего очарования.
Радопис была в восторге, будто слышала эти слова впервые. Она смотрела на него ясными, нежными глазами, разжигая его страсть. Он сказал почти жалобным голосом:
— Я чувствую себя так, будто раскаленное докрасна железо терзает мое сердце. — Он приблизился к ней и прошептал: — Радопис, я хочу раствориться в твоем дыхании.
Она наклонила лицо к нему, прикрыла глаза и подалась вперед. Их носы соприкоснулись. Кончиками пальцев фараон ласкал ее длинные ресницы, зачарованно смотрел в ее черные глаза. Все куда-то исчезало, он был поражен силой любви, так внезапно снизошедшей на него, волшебное оцепенение обволакивало его. Наконец он услышал ее страстные вздохи. Он сел прямо и прошептал ей на ухо:
— Радопис, я иногда вижу свою судьбу. Боюсь, что с этого часа моим девизом станет безумие.
Затаив дыхание, Радопис опустила голову, сердце громко стучало в груди. Они молча просидели целый час, счастливо предаваясь собственным мыслям, тогда как в действительности, не догадываясь об этом, каждый из них общался с только что обретенным другом сердца. Тут Радопис неожиданно поднялась и сказала:
— Идем, следуй за мной, повелитель, взгляни на мой дворец.
Это было удачное приглашение, но оно напомнило фараону о делах, о коих он чуть не забыл. Он почувствовал себя обязанным извиниться. Ведь ничего страшного не случится, если фараон немного повременит с осмотром? Разве этот дворец и все, что в нем находится, не принадлежит ему.
— Не сегодня, Радопис, — с сожалением отказался фараон.
— Почему нет, мой повелитель? — разочарованно спросила она.
— В моем дворце меня уже часами дожидаются люди.
— Какие люди, мой повелитель?
Фараон рассмеялся и презрительно сказал:
— В этот час я должен был принять первого министра. Право, Радопис, после случая с коршуном я сделался жертвой неустанной работы. Я все время собирался посетить твой дворец, однако не смог найти удобного случая. Поняв, что этот вечер постигнет такая же участь, как и предыдущие, я отложил важную встречу, чтобы навестить владелицу золотой сандалии.
Радопис была изумлена.
— Мой повелитель, — промолвила она. Ее впечатлило безрассудство, побудившее фараона отменить одно из тех важных совещаний, на которых он вершил судьбы царства, ради того, чтобы увидеть женщину, о существовании которой он знал лишь считаные часы. Она посчитала это красивым жестом, проявлением любви, какое не найти среди поступков возлюбленных и в стихах поэтов.
Фараон встал и сказал:
— Теперь мне пора, Радопис. Увы, царский дворец душит меня. Это тюрьма, замкнутая стенами традиции, но я проникаю сквозь них, словно стрела. Мне приходится покидать милый сердцу лик ради того, чтобы встретиться с отвратительным лицом. Ты когда-либо видела большую несправедливость, чем эта? До завтра, Радопис, моя любимая. Воистину, встречи придется ждать целую вечность.
Сказав эти слова, он удалился, плененный великолепным безрассудством молодости.
Любовь
Радопис отвела взгляд от двери, через которую вышел фараон, и выдохнула: «Он ушел». Но на самом деле он не покинул ее. Если бы фараон действительно ушел, ее бы не одолела эта необъяснимая сонливость, во время которой она витала меж грезами и явью, смутно помня и мечтая, пока в ее воображении стремительно мелькали мысленные образы.
Она имела право на счастье, ибо достигла вершины славы, поднялась на пик величия и наслаждалась чудесами, о которых ни одна женщина на свете даже не мечтала. Фараон собственной священной персоной нанес ей визит, Радопис зачаровала его благоухающим дыханием, и он воскликнул перед ее очами, что пламя терзает его юное сердце. Своей страстью фараон короновал ее королевой на тронах величия и красоты. Да, она имела право на счастье, хотя раньше познала радость, какую приносит слава. Куртизанка чуть наклонила голову, и ее взор упал на сандалию. Сердце Радопис затрепетало, она наклонилась ближе, пока ее губы не коснулись воина, вырезанного на ней.
Она не долго пребывала наедине со своими мечтами, ибо вошла Шейт.
— Моя госпожа, ты хочешь спать здесь? — спросила она. Радопис не ответила и, подняв сандалию, неторопливо встала, медленно направившись в спальню.
Приободренная довольным видом хозяйки, Шейт произнесла печальным голосом:
— Какая жалость, моя госпожа, что этот красивый зал, видевший столько веселья и радости, сегодня впервые останется без гуляк и любовников. Вероятно, он смущен не меньше меня и спрашивает: «Где песни, где танцы, где любовь?» Такова твоя воля, моя госпожа.
Куртизанка не обращала на нее внимание. Не сказав ни слова, она начала спокойно подниматься по лестнице. Шейт думала, что ее слова пробудят любопытство хозяйки, и взволнованно продолжила:
— Как несчастны и расстроены были гости, когда я сообщила им, что ты не придешь. Они переглядывались с горестными и печальными выражениями лиц и стали неохотно расходиться, унося с собой отчаяние.
Радопис не ответила. Она вошла в свою красивую спальню, поспешила к зеркалу и взглянула на свое отражение, довольно и радостно улыбнулась и подумала про себя: «Если то, что случилось сегодня вечером, — чудо, то это отражение тоже чудо». Радопис наполнил экстаз счастья, она повернулась к Шейт и спросила:
— Как ты думаешь, кто был тот человек, который нанес мне визит?
— Кто он такой, моя госпожа? Я сегодня увидела его в первый раз. Это странный молодой человек. Нет сомнения, что он благородного происхождения, красив, представителен и храбр. Он своеволен, как ветер, полон жизни, его ноги твердо ступают по земле, а голос очень властен. Если бы я не боялась, то сказала бы, что он не лишен чуточку…
— Чуточку чего?
— Чуточку безрассудства.
— Думай, что говоришь.
— Моя госпожа, каково бы ни было его богатство, оно, разумеется, не может перевесить состояние твоих любовников, которых ты сегодня прогнала.
— Остерегайся говорить то, о чем тебе, возможно, придется жалеть как раз в тот момент, когда сожаление не принесет тебе пользы.
— Разве он богаче командира Таху и губернатора Ани? — удивленно спросила Шейт.
— Это фараон, глупая девчонка, — гордо ответила Радопис.
Шейт уставилась на Радопис, у рабыни отвисла челюсть, но она не проронила ни слова.
— Он фараон, Шейт, фараон. Сам фараон и никто другой. Никому ни слова об этом, слышишь? А теперь иди и оставь меня. Мне хочется побыть одной.
