на палубах суден, завидели фараона со свитой, они встретили его одобрительными возгласами, рукоплесканиями, махали флажками и тростями. Главный жрец вышел вперед, чтобы огласить традиционное обращение, и, развернув лист папируса, звучным голосом прочитал:
— «Да воцарится мир над твоими водами, о Нил, чьи наводнения заполняют долину, возвещая жизнь и радость. Ты долго пребываешь в царстве мертвых, а когда слышишь молитвы своих слуг, твое щедрое сердце наполняется состраданием к ним. Ты выходишь из мрака в свет и щедро орошаешь чрево долины. Земля наполняется жизнью, вскоре растения трепещут от радости и пустыня облачается в бархатный ковер. Цветут сады, поля зеленеют. Поют птицы, и все сердца переполняются радостью, ибо испытывающие жажду могут утолить ее, а девушки и юноши соединяются в браке. Земля Египта живет в счастье и радости. Приходи, славный Нил, приходи, славный Нил».
Жрецы храма вторили гимн Нилу под звуки лир, флейт и свирелей, а барабаны выстукивали благозвучную сочную мелодию.
Пока ветер разносил звуки музыки, принц Ней приблизился к фараону и передал ему скрепленный восковой печатью свиток папируса с гимном Нилу. Фараон взял его и поднес к челу. Затем он уронил папирус в Нил, высокие и шумные волны реки понесли его к северу.
Фараон спустился с горы, ступил в колесницу, и процессия вернулась назад тем же путем, что и прибыла сюда, озаряя все кругом величием и славой. Шествие от всего сердца приветствовали миллионы верных фараону подданных, разделявших общее волнение и опьяняющую радость.
Сандалия
Процессия фараона вернулась в царский дворец, причем властелин сумел сохранить достоинство и выправку до тех пор, пока не остался один. Только сейчас его красивое лицо исказил гнев, отчего встревожились рабыни, снимавшие с него одежды. Его яремная[4] вена вздулась от прилива крови, мышцы напряглись. Он был вне себя от гнева и мог взорваться в любое мгновение. Фараон не успокоится до тех пор, пока виновные не понесут сурового наказания. Этот дерзкий выкрик все еще звенел в его ушах. Он считал его наглым вызовом своим желаниям, он ругался, бесился и поклялся сеять ужас и смерть.
По обычаю полагалось выждать целый час до встречи со знатными особами царства, прибывшими сюда со всех концов страны на праздник Нила, но у него иссякло терпение, он вихрем ринулся к покоям царицы и распахнул дверь. Царица Нитокрис сидела вместе со служанками, в ее ясных глазах светились покой и удовлетворение. Увидев фараона и заметив его искаженное злостью лицо, служанки встали, испугавшись и смутившись, поклонились ему и царице и как можно быстрее вышли. Царица продолжала сидеть, напряженно глядя на него. Затем она грациозно встала, подошла к нему и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в плечо и спросила:
— Ты разгневан, мой повелитель?
Фараону отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь о том, почему у него вскипела кровь, поэтому он обрадовался ее вопросу.
— Как видишь, Нитокрис, — откликнулся фараон.
Хорошо зная повадки фараона, царица сразу поняла, что ее главная обязанность — унять его гнев, когда бы он ни вышел из себя. Она улыбнулась и тихо произнесла:
— Фараону больше подобает вести себя разумно.
Он пожал широкими плечами, отмахиваясь от ее слов.
— Царица, ты просишь меня вести себя разумно? — насмешливо спросил он. — Разумность — фальшивая и лицемерная одежда, под которой скрывают слабость.
Царица была явно раздосадована.
— Мой повелитель, — сказала она, — почему тебя смущает благодетель?
— Разве я не фараон? Разве мне не доставляют удовольствие молодость и сила? Как же мне тогда желать и не получить желаемое? Как могут мои глаза смотреть на земли собственного царства, если раб не боится преградить мне путь и изречь: «Они никогда не будут принадлежать тебе».
Царица коснулась его руки и хотела усадить его, но он отстранился и начал расхаживать взад и вперед, сердито бормоча что-то про себя.
Голосом, выдававшим глубокую печаль, царица произнесла:
— Не представляй все в таком свете. Всегда помни, что жрецы — твои верные подданные и храмовые земли дарованы им твоими праотцами. Сейчас эти земли стали неотчуждаемой собственностью духовенства, а ты, мой повелитель, собираешься забрать их. Нет ничего удивительного в том, что жрецы встревожились.
— Я хочу строить дворцы и храмы, — заявил молодой фараон. — Я хочу насладиться красивой и счастливой жизнью. То обстоятельство, что половина земель царства находится в руках жрецов, не остановит меня. Разве мне подобает терзаться своими желаниями, точно бедному люду? К черту эту никчемную житейскую мудрость. Тебе ведомо, что сегодня произошло? Во время шествия кто-то из толпы выкрикнул имя этого человека, Хнумхотепа. Разве тебе не понятно, царица? Они открыто угрожают фараону.
Царица была поражена, ее нежное лицо побледнело, и она тихо пробормотала несколько слов.
— Что нашло на тебя, моя царица? — насмешливо спросил фараон.
Нитокрис явно испытывала раздражение и отчаяние, и если бы фараон не потерял самообладания, она бы не пыталась утаить свой гнев. Поэтому царица, сдерживая железной волей бушевавшие в ее душе чувства, спокойно сказала:
— Оставим этот разговор на более позднее время. Тебе предстоит встреча с достойнейшими людьми царства во главе с Хнумхотепом. Ты обязан принять их, как это предусмотрено этикетом.
Фараон загадочно взглянул на нее, затем со спокойствием, таившим угрозу, заметил:
— Я знаю, чего хочу и как мне следует поступить.
В назначенное время фараон принял выдающихся людей своего царства в большом церемониальном зале. Он выслушал речи священников и мнения губернаторов. Многие заметили, что фараон непохож на себя. Когда все стали уходить, он попросил первого министра остаться и долго разговаривал с ним с глазу на глаз. Всем хотелось узнать, о чем они говорили, но никто не осмелился спросить об этом. Когда первый министр вышел, многие пытались уловить в его лице хоть малейший намек на предмет аудиенции, но этот лик был столь же невыразителен, что и скала.
Фараон приказал двум своим ближайшим советникам — Софхатепу, распорядителю двора, и Таху, командиру стражи, идти вперед и дожидаться его в том месте у озера в царском саду, где проходили их вечерние беседы. Фараон шел по тенистым зеленым дорожкам с выражением умиротворения на смуглом лице, будто ему удалось обуздать неистовую злость, которая совсем недавно пробудила в нем желание мстить. Он шел неторопливо, вдыхая благоухающий аромат деревьев, плывший ему навстречу, его глаза блуждали по цветам и фруктам. Наконец он вышел к очаровательному озеру. Фараон обнаружил, что оба советника уже дожидаются его — Софхатеп, высокий сухощавый, с седеющими волосами, и Таху, сильный и мускулистый мужчина, молодость которого прошла в седле и колесницах.
Оба внимательно изучали лицо фараона, пытаясь разгадать его мысли и предвосхитить, какую политику он посоветует им вести в отношении жрецов. Они слышали дерзкий выкрик, который все без исключения восприняли как угрозу власти фараона. Советники ожидали, что этот случай вызовет суровую реакцию молодого фараона, а когда узнали, что тот после встречи пригласил первого министра остаться с ним наедине, обоих стали терзать дурные предчувствия. Софхатепа тревожили возможные последствия гнева фараона, ибо он всегда советовал действовать осторожно и терпеливо. Он верил, что вопрос о храмовых землях следует решить по справедливости. С другой стороны, Таху надеялся на то, что гнев сделает фараона его единомышленником и тот прикажет захватить храмовую собственность, тем самым вынося жрецам окончательное предупреждение.
Оба верноподданных с надеждой всматривались в лицо повелителя, однако испытывали мучительную тревогу. Но фараон ничем не выдавал своих чувств и внимательно наблюдал за ними с каменным
