Свист крыльев за спиной
После уроков Наташа вновь незаметно улизнула. Но теперь я знал, куда она направила свои стопы.
Возле массивных ворот стадиона я настиг знакомую голубую куртку. Ловким движением выхватил у Наташи сумку. Наташа резко обернулась, приняла боксерскую стойку и увидела меня.
– Я понесу, – я спокойно повесил ее сумку через плечо.
– Я и забыла, что ты богатырь, – насмешливо протянула Наташа скорее по привычке, а сумку не забрала.
Ладно, смейся, богатырь я или слабак, а сумку понесу. К тому же мне показалось, что Наташе это было приятно.
Так я и потопал с двумя одинаковыми сумками, на которых было написано «Аэрофлот» и был нарисован самолет. У нас весь класс такие сумки таскает, да что там класс – вся школа. Наверное, одни первоклассники еще носят за плечами ранцы.
– Знаешь ли ты сказку про кошку, которая гуляет сама по себе? – вдруг спросила Наташа.
– Знаю, – ответил я. – Я ее читал, когда маленьким был.
– А я на пластинке люблю слушать, – сказала Наташа. – Так вот, я – кошка, которая гуляет сама по себе. Понял?
– Понял, – кивнул я. – А я думал, что твой братец меня обманывает.
– Как видишь, не обманывает.
Я снял Наташину сумку и хотел уже вернуть ее девочке, но передумал.
– Понимаешь, раз уж мне выпало проводить тебя, так я должен выполнить свой долг до конца. У дома мы расстанемся. Ты уж потерпи, пожалуйста.
– Ладно, потерплю, – смирилась Наташа.
Мы шли вдоль чугунной ограды стадиона. Вокруг не было ни одной живой души. Наташа брела чуток впереди, а я плелся сзади, сгибаясь под тяжестью сумок. Не знаю, что на меня нашло, но я набрал в легкие побольше воздуха и заговорил стихами:
Наташа шла, не оборачиваясь, но по тому, как напряглась ее спина, я чувствовал, что она вслушивается в каждое слово.
Срывающимся от волнения голосом я дочитал стихи до конца.
– Знакомые стихи, – Наташа обернулась и, может, впервые посмотрела на меня без насмешки. – Но в школе мы их не проходили. Верно?
– Не проходили, – согласился я.
– А я их откуда-то знаю, хотя уверена, что никогда не слышала, – задумалась Наташа. – Ведь так не может быть?
– Все может быть, – уклончиво ответил я. – Загадочная история.
Наташа покачала головой. Я понял, что все неясное, загадочное ей не по душе, вернее, оно просто для нее не существует.
– И вообще мой папа говорит, что стихи никому не нужны, что это все болтология.
– Твой папа ошибается, – возразил я.
– Мой папа всегда прав, – произнесла Наташа таким тоном, что я не решился с ней спорить. – Айда на стадик!
Я не представлял, чего нам так уж спешно понадобилось на стадионе, но согласился. С Наташей я пошел бы куда угодно, хоть к черту на рога… Правда, некоторое смущение вызывал у меня чуть ли не двухметровый забор. Как его преодолеть?
Похоже, что на Наташу это препятствие не произвело никакого впечатления. Возле столба она нашла лазейку. Там чугунные прутья отходили друг от дружки на расстояние, достаточное, чтобы проскользнуть ловкой и верткой девочке. Что Наташа и сделала, и уже с той стороны протянула мне руку.
– Давай сумки.
Вслед за Наташей наши сумки благополучно оказались на той стороне. Я сделал попытку протиснуться между прутьями, но у меня ничего не вышло. В который раз я недобрым словом помянул своего папу, из-за чудесных обедов которого я не мог пролезть сквозь чугунную ограду.
– Ну чего ты? – удивилась Наташа и показала глазами наверх.
Я понял – через этот треклятый забор я должен перелезть во что бы то ни стало. Умереть, но перелезть. Я не могу позволить, чтобы этот чугунный равнодушный забор разделил нас с Наташей. Если я не перелезу, Наташа уйдет, и я ее больше никогда не увижу.
Говорят, что любовь делает чудеса. Наверное, это было одно из ее чудес. Я почувствовал, как за спиной у меня что-то трепещется. Это крылья, догадался я.
Наверное, с помощью крыльев я взлетел на самый верх. Оседлав забор, я решил чуток отдышаться. И тут какой-то нехороший человек дернул меня осмотреться. Я глянул вниз и похолодел. Как это меня угораздило забраться на такую высоту? Сколько же тут метров над уровнем моря? Передо мной все поплыло, я судорожно вцепился руками в перекладину, а ноги мои словно приклеились к прутьям решетки – и ни туда ни сюда. А самое главное, я не ощущал за спиной крыльев.
– Чего ты там расселся? – услышал я комариный писк, в котором с трудом различил голос Наташи. Ее крохотная фигурка голубела далеко внизу.
Но – странное дело! – голос Наташи возымел на меня магическое действие, и я вновь почувствовал свист крыльев за спиной.
Как я спустился вниз и очутился на земле, рядом с Наташей, честное слово, не помню. Но помню, что был несказанно счастлив.
– Ну и видик у тебя, – присвистнула Наташа, и в ее голосе, кажется, было больше восхищения, чем насмешки.
Я оглядел себя – ржавые прутья решетки отпечатались на моей оранжевой куртке и синих школьных брюках. Вероятно, во время спуска я слишком нежно сжимал в объятиях прутья решетки.
– Ерунда, – беспечно махнул я рукой, а сам подумал: «Бедный папа. Его хватит удар, когда он увидит меня».
Мы уселись на трибуне. Сегодня здорово припекало солнце, и мы зажмурили глаза, как коты, только что не мурлыкали. Я снял очки.
– Ты плохо видишь? – спросила Наташа.
– Тебя я вижу с закрытыми глазами, – ответил я.
– Как это? – не поняла Наташа.
– Очень просто – во сне.
– Ты хочешь сказать, что я тебе снюсь? – недоверчиво хмыкнула Наташа.
– Ага, – кивнул я.
