– Смеется тот, кто смеется последним!
Я подумал, что последнее изречение несколько не к месту, но ввязываться в дискуссию мне не хотелось, так как мы прибыли на место преступления.
Разбитое окно уже не зияло дырой. Желтая картонка плотно закрывала левый верхний угол.
– Девятка! – папа восхищенно зацокал языком. – И откуда ты бил?
Я показал на кустики, отгораживающие детскую площадку от спортивной.
– Метров тридцать будет! Отличный удар! – похвалил папа.
– Но я целился совсем в другую сторону, – во мне заговорило чувство правды, унаследованное от мамы.
– Это детали, – махнул рукой папа.
Мы вошли в подъезд и позвонили в первую квартиру.
Глафира Алексеевна обрадовалась, увидев меня.
Но папа был настроен скорее печально. Он попросил у Глафиры Алексеевны прощения за поступок своего отпрыска (ну и умеет папа изящно выражаться!), который (наверное, отпрыск?) ложится пятном и на него, отца (значит, не отпрыск, а поступок!). Но папа готов загладить вину своего сына и, не откладывая дела в долгий ящик, сейчас же, немедля вставить новое стекло, а потому просит у любезной хозяйки разрешения измерить окно.
– Я вашей жене говорила – не надо беспокоиться, – Глафира Алексеевна искренне огорчилась, что из-за разбитого окна разгорелся такой сыр-бор. – Я вызвала мастера из бытуслуг, обещали, что завтра поставят новое стекло, а пока я залатала картонкой. Не дует, жить можно.
– Верьте вы их обещаниям, – снисходительно, как малому ребенку, сказал папа бабушке. – Мы измерим, и через час у вас будет сверкать новое стекло.
Тем временем мы уже просочились в кухню, где и было разбитое окно. Удивительное дело, но пострадала лишь внешняя рама, а внутренняя уцелела.
– Прекрасный удар! – папа вновь не удержался, чтобы не отдать должное сыну.
– Великолепный! – с жаром воскликнула Глафира Алексеевна. – Обратите внимание, мяч засел между рамами – и ни туды и ни сюды. Как в биллиардную лузу попал!
Папа похлопал себя по карманам и слегка приуныл. Когда папа покидал наш дом, в спешке он забыл рулетку. Глафира Алексеевна принесла свою и еще раз сказала, что не стоит беспокоиться. Но папа проявил характер и измерил окно вдоль и поперек.
Мы сели в трамвай и поехали на рынок. Там, по воспоминаниям папы, был магазинчик, где продавали стекло.
В тот день нам необычайно везло. И магазинчик оказался на месте, и народу в нем было немного, и уже через полчаса мы возвращались с покупкой. Папа бережно держал стекло за талию и сиял, как именинник. Лишь на мгновение его чело омрачилось, и он спросил:
– Ты когда в последний раз держал молоток?
– Вчера, – ответил я.
– А что было вчера?
– Урок труда.
Папа тут же успокоился и вновь засиял.
А я, наоборот, заволновался. Я вспомнил, что папа бросил курить в девятом классе и с той поры не держал во рту сигарет. Может, с того времени он и молотка в руках не держал?
Впрочем, подумал я, любишь кататься – люби и саночки возить, то есть сам разбил вдребезги стекло, сам и вставь новое.
Глафира Алексеевна ждала нас с нетерпением. Она накрыла стол и принесла самовар.
– Я очень рада, что у меня такие дорогие гости.
Папа приосанился. Все ясно – Глафира Алексеевна тоже без ума от папиных передач.
– Вам не мешает восстановить силы после долгой дороги, – сказала Глафира Алексеевна.
Мы с папой решили не огорчать гостеприимную хозяйку и сели за стол. Бабушка налила нам чай.
– Ты знаешь, Кир, – воскликнула Глафира Алексеевна, – я даже рада, что ты разбил мне окно. Я теперь со всеми вами познакомилась.
И словоохотливая бабушка поведала нам историю своей жизни. Оказалось, что она много лет проработала в учреждении с длинным и незапоминающимся названием. А сейчас вышла на пенсию. Живет Глафира Алексеевна одна.
– Одна как перст, – подчеркнула бабушка.
Папа слушал и уплетал за обе щеки печенье.
– Признаться, я никогда не ел такого вкусного печенья, – похвалил папа бабушку.
Глафира Алексеевна зарделась:
– Ну что вы, это так, проба пера.
– Вы не могли бы мне дать рецепт? – попросил папа.
Пока папа и Глафира Алексеевна вели кулинарные разговоры, я разглядывал комнату бабушки. Мне она очень понравилась. Потому что всюду были книги и журналы. Они стояли на полках, лежали на подоконниках, на столе, на диване.
Я потянулся уже за пухлой книжкой, как папа решительно поднялся из-за стола:
– Делу время, а потехе час!
У Глафиры Алексеевны нашлись и молоток и гвозди. Мы вынули остатки стекла, сняли картонку. Бабушка выбросила осколки в ведро, а картонку положила на стол – в хозяйстве пригодится.
Папа приставил стекло к раме – оно подошло тютелька в тютельку. Папа засиял еще пуще и кивнул мне, мол, начинай.
Я припомнил, как нас учили забивать гвозди на уроках труда, и осторожно ударил молотком, потом второй раз, третий. Вскоре я осмелел и ловко загонял гвозди в раму, но не до конца, а так, чтобы шляпка прижимала стекло.
Папа придерживал стекло и хитрым способом вдохновлял меня. Он говорил, обращаясь к бабушке, но все его слова были про меня:
– Вот мы жалуемся на нашу молодежь, ругаем ее, мол, и старших не уважает, и работать не любит. Все дело в воспитании. Вот полюбуйтесь, пожалуйста. В семье, где труд в почете, дети не вырастают белоручками.
Глафира Алексеевна согласно кивала и все порывалась вставить словечко, да где там – папу невозможно было остановить.
Вдохновленный родительскими речами, я быстро справился с работой и собирался уже забить последний гвоздь как раз в том месте, куда я угодил мячом – в левом верхнем углу окна. Но папа забрал у меня молоток.
– Всю работу делает подмастерье, – торжественно произнес папа, – а точку ставит мастер.
Не знаю, что толкнуло папу взять в руки молоток. Может, его ввела в заблуждение та обманчивая легкость, с какой я управлялся с этим нехитрым орудием труда. А может, ему захотелось покрасоваться перед Глафирой Алексеевной в новой роли? МНе трудно судить, что вдохновило папу на подвиг. Как бы там ни было, папа взял в руки молоток, приладил гвоздь и ударил.
Я зажмурился. Раздался грохот. Когда я открыл глаза, то не поверил им. Хотя все законы физики против, но я увидел, что время покатилось вспять.
Словно не было долгой поездки на рынок и обратного путешествия в трамвае, когда папа сиял, как именинник. Словно не обивал я усердно и осторожно гвоздями стекло. Словно ничего этого не было, и папиной точки тоже не было.
Буквально в том же месте, где днем я нанес свой великолепный удар, зияла точно такая же дыра. Ну что ж, теперь я твердо знаю, что своим футбольным талантом обязан папе.
Повернувшись к нам спиной, бабушка беззвучно хохотала. Папа, однако, не терял присутствия духа.
– Сегодня на рынок мы уже не успеем, но завтра, в крайнем случае, послезавтра…
– Да вы не хлопочите, – утешала нас бабушка. – Завтра обещали из бытуслуг прийти.
Папа лишь махнул рукой, мол, нашли кому верить.
