дыхание сбилось, ладони покрылись холодным потом. «Любовь – это слабость, – прошептал он, словно заклинание, – но я мужчина и, случается, хочу женщину». Все! Тема исчерпана.
Николаев поставил чемодан на землю и сел. Тайское солнце палило, сжигая мозг. Люди, машины, шум, пыль. Не был бы он дураком, сидел бы сейчас в своей московской квартире, в уютном кабинете с камином и писал новый сценарий. Зачем ему понадобилось на собственной шкуре изучать жизнь авиаторов? Взял бы у кого следует интервью, задал бы все вопросы, нашел консультантов – и в путь! Нет, полез в самое пекло.
Почувствовав, что солнце добивается его немедленной смерти – даже волосы на голове, кажется, оплавились, – Николаев нашел в себе силы встать и побрести к отелю рядом с аэропортом. Вряд ли там найдется свободный номер, но, может, хоть в бар его пустят. Пить хотелось смертельно.
– Кирилл!
Николаев обернулся на оклик и с изумлением увидел Фадеева. Самолет вроде давно улетел. Или опять какая-нибудь задержка? Вечно в этой авиации все не слава богу. Выбрал он себе тему для фильма! Кирилл побрел навстречу Михаилу Вячеславовичу.
– Что, задержали самолет?
– Нет, вылетел по расписанию, – сообщил командир.
– А вы?
– А я остался, Кирилл.
Они помолчали, глядя на осажденный людьми Утапао. Николаев умел не задавать лишних вопросов. Если не хочешь, чтобы лезли к тебе, не трогай других.
– Вы в порт? – поинтересовался он.
– Если честно, – Фадеев опустил плечи, – не хочу. Вроде там все отлажено.
– Конечно, – кивнул Николаев, – мы же все подготовили, люди ваши справляются.
– А вы где остановились? – спросил успокоенный заверениями Николаева командир.
– Уже нигде, – Кирилл растерянно огляделся, – я же думал, что улечу.
– Я тоже, брат, думал, – Фадеев улыбнулся вяло, – тогда поехали вместе. Поселим вас в наш, экипажный.
– А можно? – обрадовался Кирилл тому, что не придется ломать голову и самому искать выход из ситуации. Что-то он нынче не в форме.
– Чего же нельзя-то?! Тем более вы по нашей просьбе с рейса снимались, мы обязаны вас расселить. Семью Самира я уже велел Морозовой в этот отель пристроить. Так что компания будет.
– Спасибо, – Кирилл, понимая, что, если уж он решил оставить Дашу в покое, лучше ее избегать, все-таки не смог побороть искушения, – но вы не беспокойтесь, я сам оплачу.
– Разберемся, – ушел от ответа Фадеев, – поехали!
Через два часа они входили в двери отеля в Бангкоке. Михаил Вячеславович насильно усадил Николаева в кресло в зоне отдыха, поставил рядом свой чемодан – «присмотрите» – и пошел к стойке ресепшн. Через пару минут в руках Кирилла появилась карточка-ключ.
– Ну что, сосед, – подмигнул Фадеев, – пойдем размещаться?
В лифте он коротко инструктировал Кирилла, сразу же оборвав все разговоры о деньгах.
– Вы ни о чем не беспокойтесь, пишите сценарий. Будут вопросы – всегда обращайтесь.
– Спасибо!
– На двенадцатом этаже бассейн и спортзал.
– Ясно.
– Завтрак с семи утра в лобби.
– Понял.
– Приехали. Вам направо, а мне – налево, – Михаил Вячеславович улыбнулся и вышел из лифта. – Желаю успехов!
Кирилл в очередной раз пробормотал «спасибо» и пошел в указанном направлении.
Ладно, не получилось добраться до собственного кабинета в Москве, попробует начать здесь работу, с легкой руки Фадеева. Хотя это еще большой вопрос, будет ли писаться в чужой обстановке. Его муза – капризная барышня.
Кирилл открыл дверь в комнату и огляделся. Впечатление на первый взгляд было приятным. Вот и прекрасно! Даже если не сможет писать, поразмышляет над сюжетом, сделает кое-какие наброски.
Затащив чемодан за собой в номер, Кирилл, не откладывая дел в долгий ящик – и так уже уйму времени потерял, – начал искать подходящее для работы место. Письменный стол стоял лицом к стене, а Николаев терпеть этого не мог – ему нужна была перспектива. Он долго крутился, выбирая между видом самой комнаты и окном, и только после этого остановился на последнем. Подтащил стол, переставил стул, сел. За стеклом дышало облаками и вздрагивало синее небо, разрезаемое стремительно проносящимися по нему птицами. Чем не подходящий фон для работы над сценарием об авиации? Кирилл удовлетворенно кивнул и отправился к чемодану за ноутбуком…
Прошло уже несколько часов, а он, словно завороженный, все еще сидел перед пустым экраном и смотрел в небо, совершенно забыв о сценарии. Дашин рассказ и вид из окна взбудоражили его собственные детские воспоминания; вытащили на поверхность то, что он давно и успешно выбросил из головы.
Ему было двенадцать лет, когда он узнал о главном.
Только-только наступила зима. Кирюха с друзьями собирался гулять и искал по всему дому старую клюшку, прибранную матерью с лета. Шкафы, балкон, антресоли – он все перерыл. Безрезультатно. Расстроенный, уже собрался слезать со стула и звонить ребятам: говорить, что никуда не пойдет – какой он вратарь без клюшки, – как вдруг заметил на дне антресолей пыльный сверток, плотно обернутый газетами. Мальчишеское любопытство заставило его потянуть за край.
Позабыв о хоккее, он расположился прямо на полу в прихожей. Аккуратно развернул газету, надеясь, что сумеет потом упаковать как положено, чтобы никто не заметил, и добрался до жестких промасленных тряпок. Раскрутил их и обомлел – на полу засияло синее безмятежное небо, в которое врывалась стая встревоженных птиц. Все было дышащее, живое, мальчик даже отпрянул, испугавшись, что птицы сорвутся с полотна прямо ему в лицо. Осторожно, дрожащими руками, он сдвинул верхний холст. Под ним оказалось еще одно небо, но уже хмурое, седое, наполненное печалью дождевых облаков. Оно нависало над полуразрушенной церковью, которая с грустной покорностью ждала первых тяжелых капель. Третий холст был веселым и ярким – в чистое небо, уже тронутое красками восходящего солнца, взмывал кипенно-белый самолет. Ему было легко и просторно – вокруг ни облачка, только манящий вдаль розово-желтый восход. Кирилл продолжал сдвигать холсты. Небо над лесом, небо над городом, небо, смешавшееся с туманом над гладью реки. И каждый раз новое небо являлось ему в своей независимой, собственной жизни.
В какое-то мгновение ему сделалось страшно. Он уже понял, что перед ним – самые настоящие произведения искусства! Сколько раз они ходили с классом в музей. Кирюха знал, что дома таким вещам не место. Конечно, где-то есть богатые люди, которые украшают живописью дома. Это понятно. Но в их-то квартире, где даже хрусталя нет, как у всех нормальных людей, откуда взяться картинам?!
Если только отец допился наконец до воровства, как дед предрекал перед смертью, и вынес холсты из музея? Рамы, конечно, выбросил, чтобы было легче нести. А картины спрятал и тайно, по одной, продает, как продавал раньше старинные дедушкины книги. Так вот где он деньги на водку берет! Книги-то давно уж закончились.
Кирюха начал торопливо сворачивать холсты в трубочку, потом сообразил, что надо надеть что-то на руки – и так, наверное, уже везде опечатки его пальцев! Побежал в кухню, натянул резиновые перчатки, в которых мама убиралась и мыла посуду. Пока бегал, подумал о том, что интересно было б узнать все-таки имя художника. Он отчего-то не сомневался, что картины написал один человек. Можно поискать в энциклопедии – вдруг это окажется кто-нибудь знаменитый. Тогда он просто обязан вернуть картины! Возьмет сверток, пойдет с ним в музей и скажет: нашел на помойке. И пусть отец потом бесится, сколько влезет, пусть даже выпорет его – в первый раз, что ли.
Он вспомнил, как экскурсоводы рассказывали, что каждый художник на своем полотне оставляет подпись. Обычно в нижнем правом углу, ну или где ему нравится. Кирюха снова расправил холсты, опустился на колени и начал искать. Действительно, в углу нашлась изящная надпись – мелкими буквами, почти незаметно. Эх, вот бы сейчас дедушкину лупу. Если б отец ее не разбил.
Кирилл напряг зрение, сощурился и прочел: «Калинина Е.». Значит, получается, это художница? Странно. О такой художнице он не слышал. Для верности сходил заглянул в энциклопедию. Ничего. Но фамилия очень знакомая. «Как у деда», – догадался Кирилл. Только дед-то у него был «Калинин» и имя «В.», то есть Владимир. Он был искусствоведом, но картин никогда не писал. Это Кирюха точно знал – у них с дедом тайн друг от друга не было.
Он долго мучился над этой головоломкой, пока наконец не додумался до очень простой и в то же время невероятной вещи. Даже подпрыгнул, словно ужаленный. Екатерина Калинина – это же его мама! До того как вышла замуж и стала Николаевой. Неужели она так умеет писать?! Вот здорово!
Значит, никто ничего не воровал, а его мама – самая настоящая художница! Теперь маленького Кирилла распирало от гордости. Он не стал прятать картины на антресоль, а бережно взял их и перенес на свою кровать. Разложил. Стал любоваться. Представлять себе, как они будут выглядеть в тяжелых рамах на стенах музея. Получалось красиво.
Только вот интересно, если его мама – художница, почему у них в доме ни красок, ни кисточек, ни холстов? Еще удивительнее, зачем она работает товароведом на складе, хотя самой ей это не нравится. Конечно, вслух мама не жалуется – вообще никогда ни на что, – но Кирюха-то видит, с каким лицом она уходит утром из дома. Он не слепой. Неужели не лучше оставаться с ним и рисовать небо? Он обязательно с мамой поговорит. Может, она об этих картинах просто забыла, а он их нашел? Точно! Вот мама обрадуется!
Кирилл услышал, как она открывает дверь, – узнал ее по шагам и выбежал в коридор. Помог снять пальто, сапоги, загадочно прошептал: «У меня есть сюрприз» – и подвел ее к своей кровати.
– Кир, ты где это взял?! – Голос мамы, к его изумлению,
