главного смотрели на Фадеева, торопливо кивали и один за другим подписывали непонятно откуда взявшиеся бумаги. Выполнив гражданский долг, ребята, толкая и мешая друг другу, выбирались из пропахшего кровью номера.
Остался только толстощекий сотрудник, который потел и писал что-то за колченогим столом в углу номера. Потом его отослали куда-то, и через пару минут он вернулся, протянув главному распечатку, издалека смахивавшую на ваучер отеля. Полицейский внимательно прочитал и повернулся к Фадееву. Долго морщился и размышлял, прежде чем сумел произнести одно-единственное слово – «passport».
Удивляясь, что его не просили предъявить документы раньше – все тайцы в первую очередь выкладывали на стол свои паспорта, а потом уже отвечали на вопросы, – Михаил Вячеславович вздохнул с облегчением. Сейчас установят его личность, поймут, что он не имеет ни малейшего отношения ни к девушке, ни к самой ситуации, и опустят.
Полицейский долго сверял что-то в паспорте Фадеева и бумаге, которую не выпускал из рук. Мучился. Шевелил губами. Потом удовлетворенно кивнул и сказал что-то своим напарникам. Те, не успел Михаил Вячеславович глазом моргнуть, набросились на него, впечатали в стену и заковали в наручники. Сильно ударившись лбом, он понял, что попал в настоящую беду. И, похоже, по милости Нади…
В темном чреве грязной машины было невыносимо душно и пахло потом. Фадеева качало из стороны в сторону на деревянной скамье и пару раз так сильно тряхнуло, что он чудом не расшиб себе голову. Держаться было не за что, да и нечем: руки, скованные за спиной, превратили его – сильного мужика – в беспомощного ребенка. Светлый костюм был уже измят и перепачкан так, что стал похож на грязную тряпку, – усердные тайские полицейские изрядно повозили его по стене. Хорошо, галстука не было: не ровен час, придушили б его в таком рвении, а потом запротоколировали добровольную смерть от удушья. Было похоже на то, что у ребят с этим делом – документированием любого абсурда – все чересчур просто.
Унижение Михаила Вячеславовича граничило с невыносимой физической болью: не потому, что принятые от шершавой стены царапины неприятно саднили, а потому, что великий Фадеев за считаные минуты был превращен из человека в ничтожество. Втоптан в грязь военными ботинками, сработанными с такой чудовищной топорностью, что их хозяева, казалось, мстили всем вокруг за испытываемые от их ношения тяжкие муки.
Утешало его в этом положении, за которое он не переставал проклинать Надю, только одно: ни коллеги, ни семья всего этого не видят.
Машина остановилась. Фадеева вытолкали из автомобиля на улицу и завели в убогий полицейский участок. В узком длинном помещении с зарешеченными оконными проемами толкнули на древний стул. Вся обстановка комнаты состояла из стола, нескольких стульев и очкастого тайца, восседавшего за доисторически огромным монитором компьютера. Полицейский, руководивший арестом Фадеева, начал торопливо задавать ему вопросы, ни одного из которых Михаил Вячеславович не в состоянии был понять. Махнув в досаде рукой на преступника, то и дело, позевывая, он начал самостоятельно диктовать клерку что-то на тайском. Очкастый прилежно выстукивал с перебоями ритма.
Фадееву оставалось лишь ждать. В голове бродили самые страшные мысли. Сомнений в том, что его обвиняют в избиении девушки – или даже в ее убийстве, если бригада врачей прибыла слишком поздно, – больше не оставалось. Не было ответа на другой вопрос: как могла Надя втянула его во все это?! Неужели действительно тронулась умом от пережитого несчастья и таким образом решила ему отомстить за глупо растраченную жизнь?
Очкастый допечатал. Вытащил из воющего, словно реактивный самолет, принтера испещренные черными рунами листы и протянул их полицейскому. Тот внимательно все прочел, удовлетворенно кивнул и помахал документом перед носом Фадеева. Дружески освободил его онемевшие от наручников руки.
Михаил Вячеславович из нескольких страниц текста на тайском языке понял только одно: подписав бумагу, он даст согласие на собственное тюремное заключение или смертную казнь – слышал он кое-что о законах прекрасного Королевства Таиланд. Фадеев отчаянно замотал головой, на английском требуя переводчика. Полицейский смотрел на него разочарованно и изумленно. А услужливый очкарик тут же вскочил, обежал стол и насильно впихнул в руки Михаила Вячеславовича ручку, грозно прикрикнув на него писклявым голосом. Фадеева охватила ярость, когда он увидел прямо перед своим лицом толстые, брызжущие слюной губы очкастого. Он с трудом, но удержался от необдуманного поступка – только уничтожающе взглянул на клерка и швырнул на пол ручку. Полицейский наконец вмешался в происходящее, громко что-то провозгласив в сторону двери.
Бравые молодцы в полицейской форме не заставили себя долго ждать. Снова на улицу, снова в машину.
По изменившимся за бортом звукам и нарастающей скорости Михаил Вячеславович понял, что автомобиль вырвался за город. Страшная догадка на мгновение промелькнула в его голове, но он тут же отогнал жуткие мысли. Только не знаменитый Клонг Прайм! Машина остановилась, его вывели. Шестиметровые серые стены с молчаливой безжалостностью подтвердили худшие опасения.
Часть III
Земля
Глава 1
После прихода Даши Кирилл так и не смог заснуть. Он то включал свет и садился за письменный стол в надежде написать хотя бы несколько строк, то ложился в кровать, пытаясь забыться, то брался за книгу и не мог разобрать ни слова. Все он прекрасно понимал – слова «я тебя не люблю» причиняют человеку невыносимую боль. Но разве у него оставался выбор? Гораздо хуже было бы пустить все на самотек: дождаться, когда отношения зайдут далеко, а потом уже признаваться в том, что он не способен любить. Это стало бы жестоким ударом. Слишком много уважения и тепла было в его сердце к Даше, чтобы так поступить! Эта девушка заслуживает счастья, а для женщины счастье – в любви.
Кирилл в тысячный раз прокрутил в голове их встречу и проклял себя за резкость. Он же актер! Мог действовать мягче, мог избежать самых обидных слов. Но все дело в том, что в присутствии Дашеньки он потерял над собой контроль. Понимал: если не найдет способа выставить ее мгновенно, сию же минуту, забудет обо всех обещаниях, которые сам себе дал. Схватит ее в объятия и сделает то, о чем, не переставая, мечтал все эти дни. Никто не остановит! Сломает девушке жизнь и сам же от этого будет страдать. Конечно, не в первый раз он дал бы волю страстям. Только вот раньше последствия его не волновали, а теперь он постоянно думал о том, чем все обернется для Даши.
Или, может, не был он прав, когда принял решение и за себя, и за этого Ларина, и за нее? Он вспомнил, как Морозова вздрогнула и сладко онемела, когда он прижался к ее груди. И от этой дрожи у него самого все поплыло перед глазами. Почему он не доверился своим ощущениям, почему игнорировал то, как она на него смотрела? Ларин влюблен в Дарью – это так, но разве не бывает любви безответной? Бывает. И тут ничего не поделать.
Кирилл вдруг почувствовал, что не в силах дольше сдерживать себя, он вскочил с кровати и начал торопливо одеваться. Ларин не Ларин, любит не любит, а собственную страсть побороть он не в силах! Что-то произошло в нем, что-то перевернулось. Стоило представить себе хотя бы на миг, что он не сможет больше увидеть Дашу, как невыносимое чувство потери накрывало его с головой. Ни о чем другом он даже думать не мог!
Ноги упорно промахивались мимо штанин, а голова не лезла в ворот рубашки, пока он не догадался расстегнуть несколько верхних пуговиц. Наручные часы тоже демонстрировали норов, не желая застегиваться на запястье. Николаев посмотрел на циферблат – девять утра: самое время начинать новую жизнь – и бросил неподдающиеся часы на разобранную постель. Он пойдет к Дашеньке и честно признается ей во всем. Скажет, что не способен любить, никогда не любил, но если есть на свете женщина, с которой он мечтает быть рядом, – то это она.
Николаев выскочил в коридор и бросился к лифту. Через пару минут он уже стоял у дверей Морозовой и решительно колотил кулаком в дверь.
Перепуганная Даша возникла на пороге бесшумно. В той же блузке и джинсах, что вчера, – видимо, совсем не ложилась. Кирилл не мог ошибиться: при виде его красные от бессонницы глаза девушки заблестели, а губы расплылись в безвольной улыбке. Он хотел прижать ее к себе, забыть обо всем и наслаждаться прощением, которого ничем еще не заслужил. Но настырный Ларин в его мозгу прервал этот порыв. Черт возьми! Откуда в нем такая безумная ревность?!
– Дашенька, – прошептал он, – Дашка!
Она молча смотрела на него и улыбалась сквозь слезы. Идиот! Какой же он идиот! Хотел спасти, защитить, а причинил такую страшную боль.
– Здравствуй, – выдохнула она наконец, – зайдешь?
Он коротко кивнул, переступил порог ее номера и закрыл за собой дверь. Они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Сколько же печали и ласки было в ее карих с золотыми звездочками глазах! К черту идиотские мысли, к черту Ларина! Он сделал шаг навстречу Даше, воображение опережало его самого – руки уже обнимали тонкую талию, а губы жадно приникли к губам.
– Кирилл, – лицо Даши стало серьезным, – зря ты пришел.
– Почему? – прошептал он.
– Не нужно нам видеться.
– Почему? – как заведенный повторил он едва слышно.
– Ты не любишь меня, – она резко отвернулась, а Кирилл замер от ужаса, понимая, что она не простила тех слов, – но не бойся. Я со своими чувствами справлюсь. Мы не пара, ничего общего…
– Дашка! – Кирилл бросился перед ней
