что угодно, лишь бы он не выпускал ее из своих рук. Но ей казалось – еще чуть-чуть, и Кирилл прервет ее, скажет: «Спасибо, Даша, за откровенность. Действительно, плохая история». Презрительно хмыкнет, развернется и уйдет навсегда.
Она осеклась на полуслове и замолчала. Зачем она выворачивает перед ним наизнанку душу? Все ясно как белый день. Он вернется домой, напишет новый сценарий – материала набрал предостаточно, – а дорожное приключение в лице Даши, которого, по сути, и не было, моментально забудет. И она останется наедине со своим наваждением, которое так старалась побороть, спрятать от себя самой. Кто она такая, чтобы надеяться на любовь этого шикарного мужчины? Даже если она ему почему-то понравилась, он просто потушит о ее тело свой внезапный огонь и бросит, вернув себя творчеству. Он даже и не пытается этого скрыть. Такова сущность людей, неизлечимо больных искусством. Для чего ей этот утонченный Чарльз Стрикленд, живущий по принципу «я в любви не нуждаюсь, у меня на нее нет времени». Слишком хорошо она помнит сюжет романа и то, чем заканчивались жизни женщин художника. Слишком трудно забыть ей собственные ошибки. Не надо!
– Дашка, – Кирилл сильнее прижал ее к себе, и от неожиданности она задохнулась, – все этой пройдет! Поверь мне. Я знаю.
Она молча пожала плечами, теряя разум в его объятиях.
– Хочешь, я останусь с тобой? – вдруг спросил он.
– Не надо, – Даша едва смогла говорить, – лучше потом. В Москве.
– Я буду ждать…
Конечно, она ни на секунду не верила в то, что Кирилл сдержит слово. Даже если вдруг, по какому-то волшебству, они и встретятся с ним в Москве, очень скоро эти отношения ему наскучат. Понадобится новая влюбленность, новая муза. Но самое страшное было в том, что Даша уже отключила разум. Она хотела остаться с Кириллом сегодня же, здесь. В собственном гостиничном номере и на любых условиях.
Нет!!! Пусть лучше он улетит. Иначе она не выдержит искушения и будет потом страдать.
– Мне пора. – Даша с трудом отстранилась и отступила на шаг.
Кирилл инстинктивно шагнул вслед за ней, потом остановился. Он был растроган до глубины души и не мог понять, что происходит. Он чувствовал сострадание, хотел помочь Даше и защитить ее! Но в то же время шестым чувством понимал, что почему-то ей этого мало…
Глава 4
Первые два часа в аэропорту Утапао оказалось физически не до размышлений о жизни, чему Михаил Вячеславович был несказанно рад. Сначала, изрядно попотев, расчистили ангар, потом из подручных средств соорудили столы. На них и предстояло вручную регистрировать пассажиров трех рейсов авиакомпании – первым придет Москва, за ней – Питер и уже под вечер прилетает Екатеринбург. Завести систему регистрации и установить нужное число компьютеров не удалось. Придется обходиться единственным ноутбуком представителя и головами-руками сотрудников.
Решили, что клиентам первого и бизнес-класса будут выдавать места, ставя крестики в плане самолета, а пассажиров экономического рассадят свободно, сверяясь со списком на рейс. Сотрудники службы безопасности проведут специальный досмотр пассажиров и багажа. Благо, догадались привезти с собой из Москвы ручные металлоискатели.
К одиннадцати часам утра – моменту открытия регистрации на рейс в Москву – трехсотметровый ангар в аэропорту Утапао к приему и обслуживанию пассажиров был готов. Сотрудники авиакомпании – пилоты, бортпроводники, представители, «маршалы»[3]– с чувством выполненного долга смотрели на преобразившееся сооружение. Первые пассажиры прибыли, регистрация началась.
Фадеев наблюдал за тем, как растерянные и не до конца верящие в свое счастье люди получали выписанные от руки посадочные талоны.
Теперь, когда к рейсу все было готово, он позволил себе расслабиться. И настырные мысли тут же вернулись к Наде – словно раскрывшаяся воронка, увлекли его в прошлое.
Как же тогда, в Магадане, им было трудно расстаться! Если бы не был он таким дураком по юности – «настоящий мужчина, который сам решает свои проблемы», – остался бы с нею, и все! Но как же он мог?! Нищий безработный летчик. А она – блестящая бортпроводница, дочь влиятельного родителя. Нельзя было допустить, чтобы Наденька связала свою жизнь с мужчиной, который ниже по положению!
Только с возрастом и умнеешь. Можно! Еще как можно! Деньги, карьера – все это наживное и преходящее. Добился же он всего! Да только уже не с ней.
Они мало тогда говорили, совсем не узнали друг друга – было жаль тратить драгоценное время. А потом он долго от этого мучился. Наденька на всю жизнь осталась в его судьбе загадкой, сказочной нимфой, за которой он даже не попытался угнаться. Разве что во сне. И теперь, через столько лет, они встретились, и она сказала, что любит! Даже замуж вышла за своего американца в надежде перебить оставшийся после Фадеева вкус острого и безвозвратного счастья. Почему он так долго летел тогда в Магадан? Почему она поторопилась?
Странная вещь – любовь. Сколько лет прошло, оба они изменились, а по-прежнему от одного вида Наденьки Фадеев ощущал дрожь во всем теле. Даже сейчас, просто от сознания того, что они в одном городе, сердце его сильно стучало в груди. Он боролся с неумолимым желанием увидеть ее, прижаться к губам, которые столько раз ему снились. И не мог подвести Людмилу…
Михаил Вячеславович почувствовал, как его разрывает на части. Он же любит жену, души в ней не чает. Но Наденька – страсть его молодости – не отпускает, сводит с ума. Яркий и быстротечный, словно комета, миг счастья из прошлого настойчиво манит к себе!
Он торопливо взглянул на часы – до вылета рейса осталось всего два с половиной часа. Он должен вернуться в Москву! Там семья, работа, вся его жизнь. Но и не встретиться с Надей нельзя! Потом будет до гроба жалеть. Соображай быстрее, Фадеев. Самолету – крылья, пилоту – разум.
Если попросить приехать Наденьку в Утапао, она обязательно согласится: он в этом не сомневался. Часа за полтора может успеть. А он пешком дойдет до той части трассы, где начинается пробка. Рискованно, но должно получиться! Они поговорят, узнают все друг о друге, и тогда ему станет легче. Не может он улететь, ее не увидев! Физически не способен!
Михаил Вячеславович бережно извлек из кармана плотный квадрат бумаги с номером ее телефона, поднес его к лицу и уловил едва заметный аромат. Все тот же. Дрожащими пальцами начал набирать заветные цифры на своем телефоне.
– Миша, – голос жены заставил его вздрогнуть, – скажи, ты в порядке?
– Да. Что такое? – Фадеев, как нашкодивший мальчишка, торопливо сунул телефон и записку в карман. Поднял виноватые глаза на Людмилу.
– Выглядишь ты, друг мой, неважно. Ночью не спал. Может, давление стоит измерить?
– Людочка, – он смущенно смотрел на жену, – у меня давление как всегда: в космос отправлять можно.
Люда тяжело вздохнула. На открытом лице обычно счастливой и уверенной в себе женщины читалась тревога. Увидев беспомощное, по-детски обиженное выражение ее глаз, Михаил Вячеславович не выдержал: да что ж он такое творит? Какое имеет право?!
– Все в порядке, Людочка. Все хорошо! Ты езжай с экипажем на борт, а мы с Антоновым позже прибудем, как закончится регистрация.
«Не надо никаких встреч с Надей! – думал раздавленный беспокойством жены Фадеев. – Да и все равно уже слишком поздно».
Люда посмотрела на него вопросительно, он кивнул, и она пошла вслед за остальными в автобус. А Фадееву на миг показалось, что он намеренно спровадил жену: для того, чтобы не мешала мечтать о Наде. Не будет он встречаться с ней, не будет! Но ведь думать-то даже самому себе не запретишь. Он прислонился к шершавой стене ангара и устало прикрыл глаза. Волшебные картины из прошлого снова поплыли перед внутренним взором.
Очнулся Фадеев, только услышав непривычную для аэропорта тишину. Все голоса разом смолкли, все взгляды устремились в одном направлении. Михаил Вячеславович посмотрел туда же: на носилках, которые с одной стороны держал Антонов, а с другой – два испуганных тайца, несли молодую девушку. Командир растерялся.
Девушка не шевелилась, глаза ее были открыты и неподвижно смотрели в потолок. Рядом с носилками брела женщина, прижимая платок к лицу, по которому безостановочно катились слезы. Андрей подошел к свободной стене и поставил носилки на пол. Женщина тут же осела рядом, всхлипывая и вздрагивая. Михаил Вячеславович бросился к ним.
– Что случилось? – Он отвел Антонова в сторону.
– Надо девушку с матерью взять на борт, – вместо ответа выдал Андрей.
– Как? – Михаил Вячеславович не мог сразу сообразить. – У нас в списках не было лежачих больных. Чтобы закрепить в самолете медицинскую кровать нужно шесть свободных кресел!
– Надо, – Антонов посмотрел ему прямо в глаза, – принять к перевозке. Как именно, я не знаю. Прошу вашего решения.
Фадеев ничего не ответил. Он только старался, чтобы внутреннее смятение не отразилось на его лице. Что подумают о нем сотрудники, пассажиры?! Первый раз в жизни он – человек, который всегда брал на себя ответственность, принимал самые сложные решения за весь коллектив, – понятия не имел, что делать. И надо было столкнуться с такой ситуацией именно сегодня, когда он не может разобраться даже в самом себе!
Он растерянно наблюдал за тем, как Дарья быстро вытащила из коробки пластиковую бутылку и присела на корточки рядом с пожилой женщиной, протянув ей открытую воду. Та сначала посмотрела с непониманием, потом трясущимися руками взяла бутылку и начала жадно пить. Через
