Я предлагал ей самой приехать в Москву, выступить по телевидению.
— Представь, Анастасия, со своей красотой ты могла бы быть фотомоделью, манекенщицей на мировом уровне.
И здесь я понял, что ничто земное ей не чуждо, и, как любой женщине, приятно быть красавицей. Анастасия засмеялась:
— Самой, самой красивой, да? — переспросила она и, как ребёнок, стала дурачиться, ходить по поляне, словно, по подиуму манекенщица. Мне стало смешно, как она имитирует манекенщицу, заводя ногу за ногу при ходьбе, и показывает воображаемые наряды. Я зааплодировал и сам, включившись в игру, объявил:
— А теперь, уважаемая публика, перед вами выступит никем не превзойдённая, прекрасная гимнастка — несравненная красавица, Анастасия!
Это объявление развеселило её ещё больше. Она выбежала на середину поляны и сделала невероятное сальто сначала вперёд, потом назад, вбок, вправо, влево, потом очень высоко подпрыгнула.
Одной рукой схватившись за сук дерева, раза два качнувшись, перебросила своё тело на другое дерево. Снова, сделав сальто, выбежала на середину полянки и стала раскланиваться под мои аплодисменты.
Потом она убежала с полянки и, спрятавшись за кусты, улыбаясь, выглядывала оттуда, словно из-за кулис, с нетерпением ожидала очередного объявления.
Мне вспомнилась видеокассета с записью любимых песен в исполнении популярных певцов. Иногда вечерами, в своей каюте, я просматривал её. Вспомнив эту кассету, даже не думая о том, сможет ли она хоть что-нибудь изобразить, я объявил:
— Уважаемая публика, сейчас перед вами предстанут лучшие солисты современной эстрады, исполнят лучшие свои произведения. Прошу!
О, как ошибся я, не поверив в её способности. В дальнейшем произошло такое... о чём предположить было абсолютно невозможно. Анастасия, едва сделав шаг из-за своих импровизированных кулис, запела голосом Аллы Пугачёвой. Нет, она не пародировала великую певицу, не имитировала её голос, а именно пела свободно, передавая не только голос, мелодию, но и чувства.
Однако, более удивительным было не это. Анастасия делала акценты на отдельные слова, добавляя что-то своё, привносила в песню дополнительные штрихи, и песня Аллы Пугачёвой, исполнение которой, казалось, уже невозможно превзойти, вызывала целую гамму дополнительных чувств, ярче высвечивала образы. Например, в великолепно исполненных в целом, словах песни:
Жил был художник один,
Домик имел и холсты,
Но он актрису любил
Ту, что любила цветы.
Продал тогда он свой дом,
Продал картины и холст
И на все деньги купил
Целое море цветов.
Она сделала акцент на слове «холст». Она, удивленно и испуганно, выкрикнула это слово. Именно холст — самое дорогое для художника, без чего уже невозможно творить, и он отдаёт это самое дорогое ради своей любимой.
Потом при словах «вдаль её поезд унёс» — она изобразила художника, влюбленного человека, смотрящего вслед уходящему поезду, который уносил навсегда его любимую. Изобразила боль, отчаяние и растерянность его.
Потрясенный увиденным и услышанным, я не зааплодировал после окончания песни. Анастасия, поклонившись, подождала аплодисментов и, не услышав их, начала новую песню с ещё большим старанием. Она по порядку исполнила все мои любимые песни, записанные для меня на видеокассету.
И каждая песня, уже не раз слышанная мною, была в её исполнении более яркой и содержательной. После исполнения последней песни, так и не услышав аплодисментов, Анастасия пошла к своим «кулисам».
Я, словно ошарашенный, ещё немножко посидел под необычным впечатлением. Потом вскочил, зааплодировал и крикнул:
— Здорово, Анастасия! Бис! Браво! Всех исполнителей на сцену!
Анастасия осторожно вышла и поклонилась. Я всё кричал:
— Бис! Браво! — Топал ногами и хлопал в ладоши. Она тоже развеселилась. Захлопала в ладоши и крикнула:
— Браво — это значит ещё?
— Да, ещё! И ещё! И ещё!...
Я замолчал и внимательно стал разглядывать Анастасию. Подумалось, как многогранны нюансы её души, если она смогла привнести в уже, казалось бы, идеальное исполнение песен, так много нового, прекрасного и яркого. Она, тоже замерев, молча и вопросительно смотрела на меня. Тогда я спросил её:
— Анастасия, а у тебя своя песня есть? Ты могла бы исполнить своё что-нибудь, не слышанное ранее мною?
— Могла бы, но в моей песне нет слов. Понравится ли тебе?
— Спой, пожалуйста, свою песню.
— Хорошо.
И она запела свою необыкновенную песню. Анастасия сначала вскрикнула, как новорожденный ребёнок. Потом её голос зазвучал тихо, нежно и ласково. Она стояла под деревом, прижав руки к груди, склонив голову, словно баюкала, ласкала своим голосом малыша. Что-то нежное говорил ему её голос.
От этого тихого голоса, удивительно чистого, вокруг всё замерло: и птицы, и стрекотание в траве. Потом она словно обрадовалась, пробудившемуся ото сна ребёнку. В её голосе послышалось ликование. Невероятно высокие по тональности звуки то парили над землёй, то взлетали в высоту бесконечности.
Голос Анастасии то умолял кого-то, то вступал в борьбу, то снова ласкал ребёнка и дарил радость всему окружающему. Ощущение радости вселилось и в меня. И когда она закончила свою песню, я весело выкрикнул:
— А теперь, уважаемые дамы, господа и товарищи, уникальный, неповторимый номер, единственной в мире дрессировщицы! Самой ловкой, смелой, обаятельной и способной укрощать любых хищников. Смотрите и трепещите!
Анастасия даже взвизгнула от восторга, подпрыгнула, захлопала ритмично в ладоши, что-то крикнула, засвистела. На поляне началось нечто невообразимое.
Сначала появилась волчица. Она выскочила из кустов и остановилась у края поляны, непонимающе озираясь. По крайним от поляны деревьям, перепрыгивая с ветки на ветку, неслись белки. Низко кружили два орла, в кустах шевелились какие-то зверюшки, раздался треск сухих веток.
Раздвигая и подминая кусты, на поляну выбежал огромный медведь и остановился, как вкопанный, близко от Анастасии. На него неодобрительно «заворчала» волчица, видно медведь подошёл очень близко, не получив на то приглашения.
Анастасия подбежала к медведю, потрепала его по морде, схватила за передние лапы и поставила вертикально. Судя по тому, что она не прилагала при этом значительных физических усилий, медведь сам выполнял её приказания в зависимости от того, как и насколько понимал их.
Он стоял замерев, силясь понять, что от него хотят. Анастасия разбежалась, высоко подпрыгнув, схватилась за гриву медведя, сделала стойку на руках, снова соскочила, перевернувшись в воздухе.
Потом схватила медведя за лапу, стала сгибаться, увлекая за собой медведя, создавая впечатление, что она, как бы, перебрасывала его через себя. Этот трюк был бы невозможен, если бы медведь не проделывал его сам, Анастасия лишь направляла его.
