пыток. Начало было довольно спокойным, на цветном развороте приводились схемы человеческого тела, отдельно мужского и женского. Как оказалось, в пытках тех и других тоже имелась своя специфика.
Книга содержала около двадцати разделов, в каждом из них описывалась конкретная методика пыток с применением разного рода инструментов, от очень древних до современных, а также с использованием огня, воды, звука, электричества, разного рода кислот и прочих химических препаратов. Эту книгу Ким читал очень подробно — не потому, что это было нужно, а в силу каких-то необъяснимых внутренних причин. Ему казалось, что он все глубже и глубже погружается в пучину зла, и не противился этому. Порой его захлестывал ужас, но Ким продолжал вчитываться в строки, чувствуя, что вот-вот ему откроется некая тайна, что миг откровения уже близок. Наконец он понял, почему не отпускала его эта книга, — вникая в технологию пыток, он лучше понимал окружающий его мир. Мир Чалми, мир Морриса и Фельдмана. Мир, к которому принадлежал и он сам.
Последняя книга не содержала ничего принципиально нового. У Кима сложилось впечатление, что она просто написана другим автором. Наскоро полистав страницы, Ким отбросил ее в сторону. Не было нужды читать эту мерзость дважды.
Только сейчас Ким ощутил холод — окно все еще было открыто. Глянув на улицу, осознал, что уже вечер. Он просидел здесь весь день…
Закрыв окно, Ким вышел из кабинета, запер за собой дверь. Коридоры были почти пустынны, сотрудники Отдела Дознаний свято чтили часы досуга. Это он, Ким, задержался почти на два часа. Было бы из-за чего…
Дома он без всякого аппетита поужинал, потом больше часа смотрел видео. В новостях смаковали сообщение о гибели очередного танкера, доставлявшего топливо на одну из внешних баз, затем было зачитано срочное обращение Императорского Совета. В нем говорилось о том, что в связи с произошедшими событиями, с личного разрешения Императора, вводится режим чрезвычайного положения. А значит, запрещается то-то и то-то, специальным службам даются такие-то и такие-то полномочия. Граждане, что- либо знающие об обстоятельствах гибели корабля, могут позвонить по такому-то номеру, вознаграждение гарантируется…
Устав слушать эту муть, Ким пощелкал каналами, но так и не нашел ничего толкового. В конце концов он выключил видео, взял с полки одну из своих любимых книг и лег в постель. Но получить удовольствия от чтения не смог, в глазах все еще стояли те, другие, строки. Шуршание книжных страниц вызывало отвращение, Киму нестерпимо захотелось запустить книгой в стену. Однако он медленно и аккуратно закрыл ее, осторожно положил на край стола. Не виновата она в его бедах.
Новый день обещал быть теплым и солнечным. Ведя глайдер над городом, Ким с удовольствием смотрел на выползающий из-за горизонта оранжевый шар солнца. Вот ведь как — светит оно себе, светит. Несет тепло. Для всех одинаково, не разбирая правых и виноватых. И ничего не прося взамен…
Добравшись до своего корпуса, он торопливо прошел в семьсот десятую комнату — не хотел ни с кем встречаться. Закрыв дверь, облегченно вздохнул, затем с неприязнью взглянул на кристаллы видео. Сегодня их очередь…
Тем не менее, начинать не хотелось. Ким подошел к окну и несколько минут задумчиво смотрел на стены центрального корпуса, ничего другого отсюда видно не было. Даже солнца не было, все заслоняла эта мрачная серая коробка.
Наконец он отошел от окна, взял в руки кристаллы. Три штуки, на каждый входит до десяти часов записи. Оставалось надеяться, что они записаны не полностью.
Взяв первый кристалл, Ким вставил его в гнездо видео, затем сел в кресло и с затаенным страхом стал глядеть на экран.
Фильм был учебным, об этом ему сразу сообщила заставка. Предупредили Кима и о том, что фильм предназначен для служебного пользования, поэтому любая попытка несанкционированного копирования повлечет за собой суровое наказание.
Дальше на экране появился лысоватый пожилой человек, в котором Ким без труда узнал Голана. Не тратя времени на разговоры вокруг да около, тот сразу приступил к делу.
Пациентом был мужчина лет сорока. Его подвели к блистающей кафелем стене, раздели, затем приковали специальными наручниками, рядом поставили стойку с инструментами. Мужчина дрожал — то ли от холода, то ли от страха. Сухой и бесстрастный голос комментатора начал объяснять Киму, что происходит на экране.
Когда Ким читал книги, это было одно. То была теория, достаточно отвлеченные сведения о том, что и как надо делать, чтобы добиться такого-то результата. По крайней мере, Ким старался воспринимать их именно так. Но вот перед ним на экране живой человек. Живой и здоровый. Наверняка он на что-то рассчитывал, во что-то верил. Строил какие-то планы. И вот теперь он кричит от боли, рвется со своих цепей, затем бессильно виснет на них. Оператор дает крупный план, Киму хорошо видно искаженное болью лицо. В этот момент Голан трогает рычажок на пульте управления, цепи медленно ползут вверх, поднимая человека. Когда он едва дотягивается до пола пальцами ног, привод выключают.
Голан берет скальпель, делает на бедре пациента глубокий надрез, комментатор объясняет, зачем это нужно. Все остальное напоминает Киму кошмарный сон. Невыносимо медленно тянутся минуты, так проходит час, другой, третий. От пациента ничего не хотят узнать — скорее, на нем просто демонстрируют основные приемы работы. Он еще жив, введенные в нужное время и в нужном количестве препараты делают свое дело. Тем не менее это уже не человек. Нельзя назвать человеком то, что осталось от него после этих бесконечных часов.
Наконец запись кончилась, экран померк. Ким подождал несколько минут, но продолжения записи не было. Подойдя к стойке, Ким вынул кристалл, вставил новый, но включать запись сразу не стал и долго стоял у окна, думая о том, почему в этом мире столько жестокости. Затем, вздохнув, вернулся к стойке и включил запись.
Новый фильм, в качестве пациента средних лет женщина. Ее раздевают, кладут на металлический стол — Ким уже видел такой, фиксируют зажимами руки и ноги. Камера на этот раз укреплена сверху. Голос оператора за кадром объясняет, что и как будет происходить.
На первом кристалле было пять часов записи. На втором всего три, но эти три привели Кима в еще больший ужас. Не укладывалось это в его голове. Ким не мог понять, как можно делать такое с женщиной — а главное, ради чего. Шел уже шестой час вечера, когда он взглянул на последний кристалл. Он мог оставить его на завтра, но слишком велик был соблазн досмотреть все сейчас, а последний день из отведенных ему трех провести подальше отсюда. Поэтому Ким сунул кристалл в гнездо видео и нажал кнопку.
Этот фильм был достаточно долгим, однако не вызвал у него таких чувств, как два предыдущих. Возможно, Ким уже просто привык к человеческим страданиям, привык к виду крови. А может, дело заключалось в том, что здесь демонстрировались в действии разные* технические приспособления, поэтому руки Голана не касались своих жертв непосредственно. Здесь было все, начиная от банальных тисков до жуткого вида машины, ножи которой медленно, но неуклонно превращали человека в кровавое месиво. Все это работало, что Голану удалось весьма наглядно продемонстрировать. Когда арсенал технических средств был исчерпан, фильм закончился.
Шел десятый час. Еще раньше Ким предупредил дежурного, что задержится, поэтому его появление у выхода на стоянку не вызвало у охраны особого интереса. Забравшись в свой глайдер, Ким с места взял вверх, чувствуя радость от того, что улетает от этого мрачного уродливого здания. Если бы сюда никогда не возвращаться…
Ким летел над ночной Москвой, в сознании царил абсолютный покой. Не было мыслей, не было ничего — лишь безмолвная, ничем не нарушаемая тишина. И ему это нравилось. Мысли несли боль, заставляли мучиться и переживать. Без них он чувствовал себя гораздо лучше.
Это не могло длиться долго, и вскоре Ким осознал, что думает о Шейле. Точнее, о том, что больше ей звонить не будет. Недостоин он ее. Кроме того, он представить не мог, как теперь сможет дотронуться до женского тела — после того, что видел на экране.
Коротко пискнула система навигации, напоминая о том, что пора снижаться, Ким сбросил газ и плавно отжал ручку управления. Заложив вираж, глайдер скользнул вниз, чтобы через минуту неподвижно
