Часовой резко повернулся к нему, выпучив глаза.
— Иди за мной! — приказал Кузнецов часовому.
— Господин офицер, мне не положено ходить в дом.
— Положено или не положено — неважно. Ну-ка, дай твою винтовку. — И Кузнецов разоружил часового.
Тот поплелся за ним.
На посту за часового остался Коля Гнидюк. Из машины вышел Каминский и начал прохаживаться около дома.
Все это происходило в сумерки, когда еще было достаточно светло и по улице то и дело проходили люди.
Через пять минут из дома вышел Струтинский, уже в форме часового, с винтовкой. Он занял пост, Гнидюк направился в дом.
Все было готово, а фон Ильген не приезжал. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Генерала не было.
«Казак»-часовой, опомнившись от испуга, сказал вдруг Кузнецову:
— Может получиться неприятность. Скоро придет смена. Давайте я опять встану на пост. Уж коли решил быть с вами, так помогу.
— Не подведешь?
— Правду вам говорю! — отвечал «казак».
Гнидюк позвал Струтинского. Пришлось снова переодеваться. Часовой пошел на свой прежний пост и стал там под наблюдением Каминского.
В это время послышался шум приближающейся машины. Ехал фон Ильген.
— Здоров очень, трудно с ним справиться, пойду на помощь, — сказал Струтинский, увидев выходящего из машины генерала.
Как только фон Ильген вошел и разделся, Кузнецов вышел из комнаты денщика.
— Я советский партизан. Если вы будете вести себя благоразумно, останетесь живы и через несколько часов сможете беседовать с нашим командиром у него в лагере, как вы хотели.
— Предатель! — заорал фон Ильген и схватился за кобуру револьвера.
Но тут Кузнецов и подоспевший Струтинский схватили генерала за руки.
— Вам ясно сказано, кто мы. Вы искали партизан — вот они, смотрите!
— Хельфе!.. — вновь заорал Ильген и стал вырываться.
Генерал был здоровенным сорокадвухлетним детиной. Он крутился, бился, падал на пол, кусался. Разведчикам пришлось применить не только кулаки, но и каблуки. Они заткнули ему рот платком, связали и потащили к машине. Но когда стали туда вталкивать, платок изо рта выпал.
— Хильфе! — снова заорал фон Ильген.
Подбежал часовой:
— Кто-то идет!
Момент критический. Нельзя было допускать лишних свидетелей — они могли заметить красные лампасы генерала. «Хорошо, если это гитлеровцы, — успел подумать Кузнецов, — этих можно перебить. А если обыватели? Что с ними делать? Не убивать же! Но и оставить нельзя. Забрать с собой? Машина и без того перегружена».
И он пошел навстречу идущим.
Это были четыре фашистских офицера, они могли и отказаться вступить с ним в разговор.
Тут Кузнецов вспомнил о своем гестаповском жетоне, которым он до сих пор так ни разу и не воспользовался. Резким жестом он выдернул из кармана бляху.
— Мы поймали бандита, одетого в немецкую форму. Разрешите ваши документы! — обратился он к офицерам.
Кузнецову важно было выиграть время. Он сделал вид, что личности офицеров его крайне интересуют, и долго проверял документы. Троим он вернул их обратно, четвертого же попросил поехать с ним в гестапо. Этот четвертый оказался личным шофером гаулейтера Коха.
— Прошу вас, господин Гранау, — сказал ему Кузнецов, — следовать за мной в качестве понятого. А вы, господа, — обратился он к остальным, — можете идти.
«Опель», вмещавший пять пассажиров, повез семерых.
Оставив Ильгена и Гранау на «зеленом маяке», Кузнецов, Струтинский и Каминский тут же вернулись в город.
В тот же вечер Кузнецов случайно встретил Макса Ясковца. Тот сообщил ему, что есть слух, будто застрелился фон Ортель.
— О боже! — воскликнул Кузнецов. — Как это могло случиться? Такой здоровый, веселый… Мне его искренне жаль.
— Я тоже ничего не понимаю, — недоумевал Ясковец. — Говорят, случайно… Чистил оружие.
— Вот судьба! — продолжал сетовать Кузнецов. — Кстати, когда же похороны?
— Об этом пока не слышно, — ответил Ясковец, но тут же попросил у Зиберта полсотни марок на венок, который он, Ясковец, собирается возложить на гроб своего друга.
Самоубийство фон Ортеля Кузнецову показалось подозрительным. Он не хотел этому верить еще и потому, что смерть этой гадины окончательно расстраивала план, намеченный командованием отряда.
Все эти дни после получения задания о похищении фон Ортеля Николай Иванович его не видел. Но о том, что он находится в Ровно, Кузнецов знал от Вали: она несколько раз встречала Ортеля. И Кузнецов надеялся, что сегодня-завтра он выполнит задание.
«О предстоящей встрече Большой тройки в Тегеране никому не известно, — думал Кузнецов. — Возможно, это вообще фантазия, которую придумал гестаповец, чтобы получить от меня лишнюю сотню марок… — И сразу же возникло другое: — А вдруг тегеранская встреча будет? Как узнать, кто из террористов туда поедет?..»
Кузнецов решил заглянуть к Вале, а от нее — к Лидии Лисовской. «Может быть, им известны какие-либо подробности», — думал он.
Валя сказала, что слышала о самоубийстве фон Ортеля от самого же Макса Ясковца, а в рейхскомиссариате о том ничего не слышно. Эта неопределенность еще больше встревожила Кузнецова. Он отправился к Лидии. То, что он здесь услышал, подтверждало его собственные догадки.
— Три дня тому назад Ортель был у меня, — сказала Лидия. — Зашел проститься. Он собирался куда-то лететь из Ровно. Об отлете он просил меня не рассказывать никому, а если, говорит, скажут, что меня нет, что со мной что-нибудь случилось, то не опровергайте этого. Обещал привезти хороший подарок. Когда я услышала о самоубийстве, мне показалось, что тут что-то не так. Ортель уехал, а слух, что он покончил с собой, распустили гестаповцы. Я хотела вам сразу же обо всем сообщить, но вы, как назло, не показывались.
Ночью из Ровно в отряд был направлен Коля Маленький. Несмотря на темноту, он не шел, а буквально летел. Он нес срочное письмо Кузнецова. В этом письме, сообщая о «таинственном» исчезновении фон Ортеля, Николай Иванович писал, что не может простить себе того, что не выкрал вовремя фон Ортеля, дал ему возможность улизнуть из города.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
К началу ноября мы построили лагерь. Партизаны были теперь хотя и не вполне, но избавлены от тех неудобств и лишений, которые неизбежны для людей, скрывающихся в лесу.
Не узнать было в нашем теперешнем отряде ту небольшую группу парашютистов, что четырнадцать месяцев назад пришла в Сарненские леса. Мы разбогатели, обзавелись солидным хозяйством. Альберт Вениаминович Цессарский с улыбкой вспоминал о том еще недавнем времени, когда он оперировал Колю Фадеева с помощью поперечной пилы. Теперь у нашего партизанского врача была своя амбулатория со стационаром, да и сам он был уже не просто врачом, а начальником санчасти, со штатом в тринадцать врачей, с большим числом лекпомов. Всех их нам прислали ровенские, гощанские и тучинские подпольщики.
В лагере царило приподнятое, радостное настроение. Оно вызывалось не только успешным ходом нашей боевой работы, но и главным образом тем, что каждый день приносил нам новые отрадные вести с фронтов
