противоположность, порождая вокруг погромы, хаос, вседозволенность и агрессивность? Был ли другой, менее рискованный путь? Многие социологи утверждают, что другого пути не было, что страна должна пройти через смуту и хаос. Эти социологи полагают, что, начиная перестройку, Горбачев был еще в плену представлений, типичных для либеральных партийцев. Но теперь он понимает, что процессы вышли из-под контроля, они объективны и закономерны, а его историческая миссия состоит в том, чтобы тактическими маневрами максимально обезболить и обезопасить их. Так создается легенда, в контексте которой все, что ни делал бы Горбачев, – логично. Я думаю, – заявлял В. Вильчек, – что эта легенда ложна, что Горбачев допустил ряд крупных просчетов, что его не реалистически центристская или компромиссная, а половинчатая и аморфная программа реформ, а также нерешительность действий обернулись потерей темпа, утратой инициативы, опасным безвластием, вакханалией центробежных и деструктивных сил. Если Горбачев не овладеет инициативой, то приведет страну не к новому федерализму и демократии, а к распаду, к охлократии, к национал-социалистской диктатуре сегодняшних кумиров толпы»[334]. Горбачев, как мы знаем, не сумел овладеть инициативой, и распад Советского Союза стал уже к концу 1990 г. практически неизбежным.
Л.И. Брежнев также не был идеологом, но у него был определенный идеологический штаб, возглавляемый Михаилом Сусловым. Ко всему прочему Брежнев не собирался и не предполагал проводить никаких реформ, которые требовали какого-то нового идеологического обоснования. Вполне можно было обойтись концепцией «развитого социализма» и «доктриной Брежнева», а также призывами к мирному сосуществованию и разрядке. Но Горбачев стал поворачивать партию и страну в каком-то новом направлении, не озаботившись ни созданием штаба, ни проведением разведки. При нем вообще не было никакого «главного идеолога». До середины 1987 г. руководство идеологическими подразделениями ЦК КПСС было поручено Егору Лигачеву. Во второй половине 1987 г. Лигачеву, как члену Политбюро, было поручено руководство сельским хозяйством, а решение идеологических проблем было разделено между Лигачевым и Александром Яковлевым. Но это были разные люди, с разными взглядами, и между ними постоянно возникали конфликты. В конце 1988 г. Горбачев почти полностью переключил А.Н. Яковлева на международные дела. Главным партийным идеологом стал Вадим Медведев, который в сентябре 1988 г. стал и членом Политбюро. Это был очень порядочный, знающий, но недостаточно волевой человек с характером академического ученого. По специальности он был экономистом. Но в это время в стране уже бушевали такие стихийные и бурные идеологические процессы, которые ни В. Медведев, ни Горбачев контролировать уже не могли. Если верить мемуарным свидетельствам людей, которые работали в годы перестройки с Горбачевым в одной команде, то можно сделать вывод, что главным идеологическим авторитетом для Горбачева была его жена – Раиса Максимовна, которая окончила в свое время философский факультет МГУ и была даже кандидатом философских наук. Ее кандидатская диссертация была посвящена некоторым социальным изменениям в ставропольской деревне.
Идеологическая беспомощность Горбачева вызывала недовольство в руководящих кругах КПСС на всех уровнях. Но она вызывала недоумение и даже опасения среди наиболее вдумчивых западных публицистов и историков. Один из этих людей, Роберт Шиэр, писал в своей книге: «Вызов, брошенный Горбачеву, беспрецедентен для лидера авторитарного государства. Ему придется иметь дело не столько с конкретными задачами, сколько с вопросами, на которые нет конкретных ответов. Нет сегодня таких ответов. Ученые- обществоведы пока не предложили ничего связного. Политическая экономия социализма переполнена устаревшими концепциями и не поспевает за диалектикой жизни. Но жизнь не похожа на кинофильм типа «Красные». Она, как правило, более сложна и глупа. Как может новый советский лидер заменить прежние стимулы новой трудовой этикой? Для писателей гласность может оказаться такой же приятной, как глоток водки. Но для тех простых людей, которые стоят в длинных очередях за настоящей водкой, его запреты могут оказаться слишком давящими. Негодование этих людей от горбачевских ограничений может быть даже большим, чем их гнев по поводу вскрытых разоблачений в адрес Сталина или по поводу коррупции в высших сферах. Наибольшее опасение вызывает то обстоятельство, что Горбачев будет отброшен назад, столкнувшись вместо оппозиции КГБ или военных с инерцией и протестом общества. Никто лучше самого Горбачева не осознает, насколько далеко зашли события. По его признанию, он должен руководить обществом, которое близко к неуправляемому. Но будут ли молчать люди, чьи привилегии и власть могут быть утрачены в ходе реформ Горбачева? Никто не сомневается в искренности Горбачева. Но он сам говорит, что атмосфера в обществе становится все более напряженной и что многие начинают задавать вопрос: “А был ли смысл вообще начинать все это?”»[336].