– Я говорил с товарищем Палиным, – сказал майор, – и понял, проступка особого как будто не было. – Голос майора стал твердым. Он вступил в исполнение обязанностей начальника отделения милиции.
Мошкин вздрогнул. Лицо его, складки на шее еще больше обвисли и побледнели. Потухшими, с какой-то белесоватой поволокой глазами он тупо уставился в лицо майора.
– Товарищ Палин в некотором роде прав… – Дронов опустил глаза и что-то поискал ими на столе. – Он прав, – сухо сказал майор и поднял на Мошкина твердые похолодевшие глаза.
Мошкин отшатнулся на спинку стула.
– Я, конечно, не специалист… Но то, что рассказал товарищ Палин… – Голос майора был жесткий, бесстрастный. – Думаю, надо его послушать…
Дронов увидел, что Мошкин весь как-то стал морщиться, морщиться, вроде бы уменьшаться, как бы свертываться. Старик, сидевший перед ним, снова достал платок, нервно стал растирать дряблые морщины древнего лица, складки шеи, побледневшую кожу черепа…
– Значит, будем считать, проступка нет? – глухо проговорил, скорее прошелестел директор атомной электростанции, затравленно глядя на посуровевшего вдруг начальника отделения милиции.
– Конечно! – строго сказал майор. – Но мне кажется, к товарищу Палину надо прислушаться…
Мошкин встал. Дронову показалось, что директор стал ниже ростом. Ссутулился. Будто из него стержень вынули.
– Значит, будем считать… – еще раз сказал Мошкин, ощутив, как давящая усталость заполнила все его существо.
– Конечно, конечно! – с готовностью, но холодно ответил майор Дронов.
Они распрощались.
7
Соня и Палин медленно брели по улице. Сквозь рваную облачность проглядывало солнце.
– Ну зачем ты так? – спросил Палин Соню.
Соня была очень бледна и ничего не ответила, только еще крепче и судорожнее сжала его сильную руку.
– Зайдем в исполком? – спросил он ее, не вполне уверенный теперь, что это надо делать.
Она утвердительно кивнула головой, взглянула на него, испытывая стыдливую нежность, и подумала: не слишком ли она бледна сейчас…
Им овладело такое родственное, такое теплое чувство к ней, так крепко и слитно представил он всю пройденную с нею жизнь, могущую, теперь-то он точно знал, сложиться совершенно иначе, здоровее, лучше, если бы не эта проклятая бомба, если бы не ненависть людей друг к другу, толкнувшая к ее созданию, что, по существу, отменило все иные альтернативы существованию, кроме одной – жить в мире… И он ощутил вновь прилив сил и энергии и ускорил шаг. Соня почти бежала за ним…
В здании исполкома они поднялись на второй этаж и вошли в тесную приемную председателя. Секретарша, очень худая белокурая женщина с большим лошадиным лицом, стояла у шкафа и листала подшивку, разыскивая какую-то бумагу.
Она была в ярко-синем трикотажном платье, предельно плотно облегающем ее худосочную, почти лишенную форм, фигуру. На шум секретарша повернулась к вошедшим. Глаза карие, блестят. Сказала строго. Мягкий, не вполне правильный выговор:
– Председатель не принимают… Смотрют бумаги… – И покраснела.
– Посиди, Сонечка, я сейчас… Просто интересно…
Соня, очень бледная, села. Ее лихорадило. Палин бросил на нее беспокойный взгляд и решительно прошел к председателю.
– Они не при… – начала было протестовать секретарша, но махнула рукой, когда дверь за Палиным захлопнулась.
Председатель исполкома возвышался над столом глыбой и действительно просматривал почту.
Палин знал, что он выходец из сельского хозяйства. То ли председатель колхоза в прошлом, то ли «Сельхозтехники». Очень крупный мужик. Очень. Чувствуется, что здесь ему не по себе. Но сидит же…
Огромное, очень щекастое, пожалуй, даже какое-то плотоядное продолговатое лицо. Глыбастый лысый череп. Глубоко сидящие глаза-буравчики.
Вдруг щеки председателя дрогнули, и кабинет заполнил очень насыщенный интонациями раскатистый утробный бас. Огромная ладонь, гармонично сопровождая голос, указала на стул.
– Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю… – Маленькие черные глазки председателя внимательно пошарили по палинскому лицу.
Палин подумал, что темнить и тянуть здесь нечего, да к тому же, кажется, и Сонечка неважно себя чувствует. Как бы не приступ…
– Я начальник отдела радиационной безопасности нашей атомной электростанции…
Щеки председателя снова смешно запульсировали, будто он играл на трубе, и откуда-то изнутри полился наполненный дружескими интонациями булькающий на этот раз бас.
– Очень рад! Очень приятно!
Палин протянул ему свою сильную большую руку, и председатель свободно утопил ее в своей огромной ладони.
