будете лить не десять в минус девятой… В ход пойдут сбросы с активностью десять в минус второй, десять в минус четвертой… А?..
– Разбавим… В море уйдет не более десять в минус девятой, что и требует НРБ. А к моменту возможных разуплотнений будет готов блок спецводоочисток. – Харлов улыбнулся. – Ты бит, Володя, по всем козырям…
– Не по всем! Ядерная авария возможна и в период физпуска… Так что… Но тут еще одно зло, Илья… – Палин смотрел на него и думал, что длительно культивируемые, сознательно допускаемые на протяжении многих лет нарушения стали нормой. Люди, даже высокой грамотности, свыклись с ними. Своя грязь – не грязь… – Мы возводим нашу, я не побоюсь сказать прямо, нашу преступную по отношению к природе деятельность, пользуясь всеобщей неосведомленностью в наших атомных тонкостях, в ранг привычный, законный. Ведь фактически мы обманываем Советскую власть…
– Ну, куда хватил! – Харлов снова улыбнулся, на этот раз блекло. Сигарета потухла. На лице его, поросшем на скулах нежным темным пушком, сквозила легкая озабоченность.
«Холостой выстрел… – подумал Палин, тем не менее отметив – Что-то дошло…»
– И еще… – сказал он, прощаясь: – Запомни, что под решением о черной трубе я не подписывался…
Хотел еще сказать: «А Марьино помнишь? Соуши? Тихое озеро?.. Но нет, Харлов там не был… Да и я-то сам случайно туда попал…»
«Ладно… Увидим…» – подумал Палин, закрывая за собою дверь. Посмотрел вдоль коридора туда, где находилась приемная главного инженера. Пятерней сдвинул русый чуб влево. Как-то вымученно улыбнулся. Широко раскрытые серые глаза горели нетерпением. Он решительно направился к приемной. Им владело такое чувство, что если он сейчас же, сию минуту, не выложит Главному все, что у него накипело, то не то что не успокоится, места себе не найдет…
Да! Ему теперь все открылось. Ах, как ему все открылось! Вот же как все виденное и пережитое в жизни может внезапно поляризоваться, встать на свои законные места и заставить действовать. Не захочешь ведь, а будешь. Совесть не позволит иначе… Так думал Палин, подбадривая себя.
Острая волна волос над воротником сзади еще более вздыбилась. Он сгорбился от неожиданного озноба. На широком открытом лице и в глазах – решимость.
Секретарша с любопытством посмотрела на него.
– Владимир Иванович, – сказала она. – Что это вы сегодня такой?.. – Глаза ее лукаво искрились.
В приемной, кроме них, никого не было.
«Какой это – такой?..» – Он смущенно улыбнулся.
И вдруг представил себя со стороны эдаким чудаком с вытаращенными глазами. Конечно, даже секретарша заметила…
«Да, да… Вполне законченный дурацкий вид… Ванька-дурак… Дон-Кихот из Ламанчи… – бичевал он себя, пряча вновь подступающую неуверенность. – А может, зря?.. Детский лепет?.. Акт рабочей комиссии подписан. Кто задержит пуск?.. Ты с ума сошел, Палин!.. – Но тут же твердо сказал себе: – Нет! Не зря! Не зря…»
– Алимов на месте?
– У себя… – ласково ответила секретарша. Продолжая улыбаться только глазами, прошла к шкафу походкой гусыни, колыхая массивными бедрами.
Палин вошел к Алимову, открыв две двери и миновав неширокий тамбур.
Кабинет Главного – четыре палинских. Метров пятьдесят пять. Во весь пол – темно-зеленый палас, крапленный черным. На стенах – технологическая схема в цвете на голубой батистовой кальке… «Смахивает на персидский ковер…» – мелькнуло у Палина.
Огромные фото реакторного и турбинного залов, картограмма активной зоны атомного реактора, тоже на голубой кальке и в цвете, напоминающая раскладку под вышивку ришелье.
Стол завален бумагами вразброс. Кажется, что Алимов сидит несколько выше положенного, словно у стула подставка.
«Если это продуманно, то ловко… – про себя отметил Палин, решительно проходя и садясь в кресло. – Подчиненный сразу видит, с кем имеет дело…»
– Я тебя слушаю, Владимир Иванович, – сказал Алимов и почти через весь стол наклонился к Палину, пожимая руку и непрерывно кивая малиновым лицом, полным подобострастия. Впечатление, будто нюхает воздух.
Лицо у Алимова плоское, сильно пористое, лоб низкий и, кажется, вот-вот зарастет волосами. Стрижка бобриком у самых бровей. Равномерный серебряный проблеск.
Палин в упор смотрел в глаза Алимову. В них вымученное выражение внимания, но какое-то застывшее, отрешенное.
«Декорация… – подумал Палин. – Через такую шторку внутрь не заглянешь…»
– Станислав Павлович!
– Я тебя слушаю, слушаю… – подбадривал Алимов. Голос глуховат.
– Я буду прямо… Без лирики… И ты, и я ведь работали на таежных объектах…
По лицу Алимова мелькнула тень, однако глаза стойко держали прежнее выражение. Он мелко кивал, дергая носом, будто вынюхивал, что же сейчас скажет Палин, и глухо подтвердил, дугообразно мотнув головой слева направо.
– Работали… Было дело… – И улыбнулся. Улыбка виноватая. – Бомбашку варили… Ну и что?
– Реакторы чем охлаждали?
