Тарик.
— …заранее объявим, прямо сейчас и протрубим, так, значит, их укрывателей, сыновей укрывателей?..
— Не надо, — отмахнулся кошачьей лапкой нерегиль.
— Значит, только отцов семейств, так, потом все это воронье в серебряных шапках, которое налетело сюда с джамийитами…
— О да, — с удовлетворением кивнул Тарик. — Всех до единого факихов и судей, утверждавших приговор твоего дяди.
— Так. Ну, и остаются новый улем масджид — он тоже к этому руку приложил, ох, чувствую я, эту должность объявят проклятой, второй улем за полгода… Глава городской шурты… И-ии… градоначальник?.. его… тоже?..
— Вешайте-вешайте, — ободряюще ответил Тарик и улыбнулся.
В кромешной тьме — луна находилась на ущербе, и даже то, что он нее осталось, пряталось за рваными от свистящего ветра тучами, — не светилось ни единого огонька.
Шатры и палатки исчезли, от драного кочевого городка остались лишь горы сора и гонимого ветром мусора. В свете факелов хорошо было видно, как между камней с порывами ветра взлетают тряпки, шкурки кукурузных початков, очистки, бумажки и клочья шерсти.
И перья, белые перья — они кружились и носились призрачными вихрями. Их наметало повсюду, подобно снегу на высоком горном перевале. В жерлах пещер, скрытых ночью от человеческого взгляда, не теплилась ни единая лампа.
Зато вдалеке слева угадывался желтоватым очерком вход в подземелье под Ладонью Джинна. Оттуда вытекал скудный свет, и маленький, едва видный в кромешном мраке проем казался — на этом секущем холодном ветру, среди призрачной метели белых перьев — странно гостеприимным.
Тарик поднял руку и молча указал в сторону скалы — вперед.
Спешившись — кони переломали бы ноги на осыпях и каменистых завалах ар-Рамля — гвардейцы двинулись ко входу в пещеру.
…Их ждали у самого устья, там, где подземный коридор раскрывался большим залом. Обширную каменную полость заливал щедрый свет факелов и расставленных на скальных выступах ламп. Зал был плотно заполнен народом — рядами стояли дервиши в одинаковых хирках и одинаковых колпаках. За ними не было видно ничего, но Саид знал — где-то у дальней стены сидит
Саид посмотрел под ноги и попытался унять дрожь: они стояли на плотном ковре из белых перьев. Вернее, нижние уже посерели и загрязнились, затоптанные сотнями ног, — но новые, белоснежные, продолжали незнамо откуда планировать сверху, качаясь в мертвом подземном воздухе.
В духоте и треске факелов прозвучал голос Тарика:
— Я почтительно приветствую шейха Ахмада и-Джама. Халиф Аммар ибн Амир шлет ему пожелания благополучия и испрашивает благословения на брак.
Из глубины пещеры, из-за спин дервишей — а они продолжали стоять, безмолвными ровными рядами — раздался низкий звучный голос. Такой голос гвардейцам уже приходилось слышать. Он говорил сквозь глотку и разум дервиша у камня ар-Русафа.
— О неразумный!. Ты пренебрег моими увещаниями! Жалкий мальчишка получит от меня благословение — но другое! Я благословляю его на мученическую смерть! Мои верные ученики побьют Аммара ибн Амира камнями — вместе с его сумеречной сучкой! Тебя же, аль-Кариа, я убью раньше!..
Подземное эхо глухо повторило — «раньше, …аньше, …аньше, …аньше»…
Тарик ровно и бесстрастно проговорил:
— Мой повелитель приказал не трогать шейха и-Джама даже пальцем. Халиф велел доставить тебя в столицу, подобно драгоценной вазе. Я почтительно исполню его приказ. Я не притронусь к тебе, легион.
Ястреб поднял левую руку.
В следующее мгновение в пещере разверзся ад грешников.
Саид плохо помнил, что творилось вокруг: похоже, его руки воина делали дело, минуя разум и обомлевшие чувства. Наверное, ему пригрезилось, но он почему-то помнил, что дервиши, паруся белыми рукавами, налетали на них отовсюду — в том числе и сверху, как стервятники. Вопя и призывая имя Дарующего победу, гвардейцы отмахивались мечами от шипящей и свистящей посохами смерти. Еще Саид почему-то помнил — хотя этого тоже не могло быть — как ему в лицо кинулась какая-то черная блестящая лента. Она завивалась жутким серпантином, юноша отчаянно крутил мечом, отсекая ее от себя. Кругом истошно вопили, Фарид, десятник, вцепился себе в глаза, из-под пальцев текла кровь — а черная лента накручивалась, накручивалась парню на шею… Еще Саид помнил — а вот в истинности этого он продолжал клясться до конца жизни — как Тарик скользил по воздуху над головами дерущихся людей. Медленно, раскинув руки в призрачно белых, длинных рукавах фараджийи — а над левой ладонью крутилась блескучая шаровая молния.
И тут в пещере грохнуло, и Саид ослеп. Но Всевышний дал ему пережить эти страшные мгновения полного оцепенения и запредельного, выедающего душу страха. Ибо в мертвой вспышке он все-таки услышал. Услышал
Сначала зазвенели колокольчики, как на погремушке, и послышались детские голоса. Им вторил мягкий женский голос — детка, детка, засыпай, успокойся, баю-бай. Звенел детский смех, от которого почему-то шевелились волосы на затылке. А женщина все пела и пела, и ее голос становился выше и выше, громче и громче. Он ввинчивался в обожженный слух, как шило, острое шило, сверкающее, длинное лезвие.
А потом чувства влетели обратно в Саида, и он обвалился обратно в кипение боя и свист ударов, и все-таки сумел расслышать Тарика. Господин Ястреб кричал на чужеземном языке сумеречников, и Саид не мог разобрать слов. Но в голосе нерегиля слышались такая боль, такая мольба, так отчаянно выкликал он, раз за разом, одно и то же имя, что юному каиду стал внятен смысл его крика:
— Амайа, прошу тебя! Прошу тебя, остановись! Амайа, нет! Нет! Я умоляю тебя! Уходи, уходи, умоляю тебя, уходи в Чертоги мертвых, Амайа, молю тебя! Прошу тебя, Амайа, этот меч я готовил не для тебя, молю тебя, уходи, перейди на Ту Сторону, Амайа!..
Уже потом ему рассказывали те, кто видел: грохнуло и полыхнуло от того, что и-Джам ударил посохом по надгробному камню. Камень раскололся, а шейх суфиев упал, сраженный молнией в руке Тарика. И тут из-под камня поднялся белый страшный туман и свился в женскую фигуру, господин Ястреб упал перед ней на колени, а его меч вспыхнул нездешним светом.
И тут полыхнуло снова. Под своды пещеры взлетел высокий, пронзительный женский крик — чья-то душа исходила в предсмертной муке, прощаясь с… жизнью?.. Вдруг страшный вопль стих — и над их головами пронесся вихрь. Взметнулись белые перья. Легли обратно, под ноги окаменевшим от ужаса людям.
И Саид понял, что невесомый белоснежный ливень — прекратился. Потом уже ему сказали, отчего полыхнуло во второй раз. Не вняв мольбам, призрак белой женщины слетел на Тарика — а тот пронзил его своим горящим мечом.
Уцелевшие джамийиты, постанывая и держась друг за друга, сбивались в кучу, подобно стаду баранов. Воины окружили их кольцом копий.
— Прикоснитесь к ним сталью, — гулко отдался от свода пещеры бронзовый голос Тарика.
…Перешагивая через еще шевелящиеся окровавленные тела, Саид, пошатываясь, приблизился к стоявшему у дальней стены нерегилю.
Господин Ястреб застыл над развороченной каменной плитой — на самом большом куске Саид сумел заметить острые грани пентакля.
Сигила Дауда. Разбитая. Каменное дно разверзалось узкой темной прорезью — из ямы еще вился странный дымок, то ли праха, то ли еще чего. Видимо, туда провалились осколки разбитой плиты.
Справа от оскверненного надгробия лежало тело. Вернее, это была куча серого пепла — но в точной
