уважения к высокому имени, то самое большее, что может сделать наша святая инквизиция, это избегнуть публичности исполнения приговора… Но вы отлично знаете, что не один принц был задушен в темнице!..
Несчастная Анна напрасно билась в железной сети, которую ее усилия заставляли все теснее и теснее сжиматься вокруг нее. Спокойствие иезуита указывало на то, что он сознавал в себе силу исполнить то, что говорил.
— Его имя, его имя! — воскликнула девушка с лихорадочным нетерпением.
— Кардинал Санта Северина.
— Но ведь это самый популярный кардинал из всей священной коллегии! И его готовы избрать в папы!
— Вот, именно этого-то мы и желаем избегнуть, герцогиня. Если бы кардинал Санта Северина взошел на папский престол, то интересы Испании и нашего ордена могли бы сильно пострадать.
— Но что же может свести меня с ним? — спросила молодая девушка, которая уже чувствовала себя втянутой в колеса этого непреодолимого механизма, называемого орденом иезуитов.
— Попросите его исповедать вас… Герцогиня Борджиа имеет право избрать себе в исповедники кого бы то ни было.
— Как я могу накануне конклава беспокоить знаменитейшего из кардиналов, чтобы покаяться ему… в пустяках!..
— Вы не будете каяться ему в пустяках, герцогиня, — сказал серьезно иезуит. — Вы заслужите его доверие, рассказав ему… то, что знаете.
— Мне рассказать подобные вещи… священнику?
— Но ведь вы же покаялись в них мне, герцогиня! — сказал иезуит невозмутимо.
— Вам… это другое дело… вы уже и без того все знали… — прошептала герцогиня вздрогнув. — И, во всяком случае, и этого уже слишком много; я не хочу, чтобы этот человек ужаснулся и оттолкнул меня, как отвратительную, ядовитую гадину…
— Он-то!.. Да он бросится к ногам вашим, умоляя вас удовлетворить его страсть или его любопытство… Разве вы не знаете глубоко аристократической натуры кардинала? Его увлекает всякая новинка, и одного желания узнать то, что им еще не изведано, достаточно, чтобы заставить его забыть все другое…
— Хорошо… я буду повиноваться… — мрачно сказала Анна, — но когда я все исполню, когда я завершу это ужасное дело?..
— Тогда, герцогиня, вы будете знать, что весь орден иезуитов, люди и деньги, будут вполне находиться в вашем распоряжении; все препятствия будут сглаживаться под вашими стопами; неприятные свидетели исчезнут, вы сделаетесь во сто крат могущественнее… Как враги мы ужасны, но зато мы умеем также быть и союзниками, которых ничто не смущает и не страшит.
Говоря это, иезуит низко поклонился и направился к двери. Герцогиня дала ему дойти до порога; потом, словно подталкиваемая непреодолимой силой, позвала его назад.
— А Карл Фаральдо? — спросила она.
— Вы непременно хотите иметь его в своих руках? — усмехнулся отец Еузебио.
— Мне надо, чтобы он умер в самых жесточайших муках, — злобно сказала герцогиня.
— Ну, мы постараемся удовлетворить ваше желание. Но, в свою очередь… не забывайте!..
ИСПОВЕДЬ
Конклав еще не начался, так как оставалось выполнить некоторые формальности.
Между тем кардинал Санта Северина жил еще в своем прежнем жилище, окруженный дивными произведениями искусств, теперь вполне ему принадлежащих.
Вид этих сокровищ уже не был для него столь неприятен с той поры, как слова умирающего папы указали ему возможность уплатить долг, а следовательно, и разорвать связывающие его ненавистные цепи.
К тому же с недавних пор им овладела другая страсть, он мечтал о другом идеале, который не был уже чистым искусством.
Первый раз в жизни после того, как он вечно любовался бронзовыми и мраморными богинями и женщинами, кардинал Санта Северина мечтал о женщине, состоящей из плоти и крови. Первый раз холодная страсть к искусству уступила место страстным желаниям, пробуждаемым в крови людей чувственной любовью.
Санта Северина держал в руках запечатанное письмо, пристально смотрел на него и не решался его распечатать, как бы боясь слишком скоро узнать решение своей судьбы.
— Я сумасшедший, — прошептал кардинал, ходя большими шагами по своему кабинету, устланному мягким ковром. — Ведь она развратница… чудовищная мессалина… отравительница… Она сама покаялась мне в этом… Ее поцелуи смертельны, в ее объятиях яд! История дома Борджиа, переполненная ужасами, не заключает в себе ничего, что бы могло сравниться с жестоким хладнокровием этой женщины, сеющей смерть на своем пути…
И тотчас же, в припадке страсти, воскликнул:
— Да!.. Но она так хороша!.. И если бы она полюбила меня…
Вдруг черты его лица исказились от мучительного страдания.
— Меня любить?! — прошептал он. — Ей, которая убивает ради забавы страстно влюбленных в нее красивейших юношей… ей полюбить старого, безобразного прелата?.. А все же, если моя страсть будет ею отвергнута, то ни искусство, ни трон не заставят меня забыть ее.
Он вдруг направился к огромному венецианскому зеркалу, во весь рост отразившему его высокую стройную фигуру.
— А ведь мои сорок восемь лет не слишком заметны на моем лице, — сказал он задумчиво голосом, полным надежды, — моя фигура не так безобразна, как я воображал… Кто бы мог подумать, что я кончу тем, что стану заниматься этими внешними преимуществами, которые я уже так давно оставил смешным ганимедам, имени которых никто не будет помнить… Санта Северина, ты поздно начинаешь сходить с ума… но зато не шутя!
По правде говоря, кардинал напрасно так беспокоился о своей наружности. Его изящная, сильная фигура, меланхолическая красота его истинно аристократической физиономии, выражение величия и ума на его царственном лице — все это неизмеримо возвышало кардинала над элегантными юношами большого света. В глазах женщины с изящным вкусом, а Анна Борджиа была таковой, такой человек, как Санта Северина, должен был быть во сто крат привлекательнее всех этих петиметров, конкуренции которых он так боялся.
Немного успокоенный такими рассуждениями — какой человек не способен тешить себя иллюзиями, если только ему представится хоть малейшая на то возможность, — кардинал решился, наконец, распечатать письмо. Когда он открыл его, то в комнате распространился тонкий и приятный аромат; опьяняющий аромат, хорошо знакомый кардиналу. Это был тот самый аромат, который так сильно способствовал тому, чтобы вскружить ему голову в то время, когда в его уединенном кабинете Анна Борджиа каялась ему в грехах, придававших такую странную, ужасающую привлекательность дьявольской красоте этой девушке.
Чтение письма повергло кардинала в род какого-то экстаза. Он покрыл его поцелуями и прошептал:
— Я пойду, я во всем буду ей повиноваться… А если она и со мной поступит так, как с другими?.. Если она зовет меня, чтобы отдаться мне и потом убить меня?..
Он улыбнулся с гордым презрением.
— Что ж за беда? Я ведь ее знаю: она не убьет меня, пока не отдастся мне… а этого с меня довольно…
И кардинал тщательно спрятал письмо в секретный ящик. Дьявольские предсказания иезуита, построенные на превосходном знании человеческого сердца, сбылись точь-в-точь.
Санта Северина легко согласился выслушать исповедь герцогини Анны Борджиа, думая, что речь идет об одной из тех робких девочках, что приходят в ужас от самого пустого греха, словно сатанинские когти уже занесены над ними.
С другой стороны, слух о благодеяниях и о благочестии внучки Александра VI достиг его ушей. Каково же было его изумление, смешанное с ужасом, когда он узнал, что прекрасное создание, стоявшее перед ним
