гуманитарным наукам или, в его терминах, к наукам о культуре.
Это была очень правильная и перспективная позиция. Именно гуманитарные науки предполагают абсолютно субъективные оценки явлений, поскольку оценочная шкала не поддается измерению ни в одних известных единицах. Задача ученого-гуманитария – проанализировать именно эти субъективные мнения.
Вебер неплохо знал русский язык, изучал русское общество начала XX столетия. Кроме своей главной книги он написал две большие статьи «О ситуации буржуазной демократии в России» и «Переход России к мнимому конституционализму». Судя по статьям, к России и к русским он не испытал ни ярой вражды, ни особой любви.
В центре социальной философии Вебера – идея свободы, осмысленной, так сказать, «культурно- социологически». Она истолкована у него в духе ее исключительно протестантского понимания – в качестве свободы «лица», индивидуально определенной личности, действующей, что называется, в здравом уме и твердой памяти, с Богом в сердце и разумом в голове, а потому полностью ответственной за свои действия.
«Научно доказал», почему православные русские изначально «ленивы и нелюбопытны»
В своем классическом виде такая свобода – дело уже не будущего и не настоящего, а прошлого, хотя и не столь уж далекого. Ее классическую эпоху Вебер относит к временам раннего капитализма. Прежде всего – к временам Великих географических открытий, когда «…раздвинулись необъятные пространства свободы», с одной стороны, и с другой – связывает ее с эпохой Реформации, из которой, согласно его концепции, родился «дух капитализма»: радикальный протестантизм с его «хозяйственной этикой».
Этой «протестантской этике, по Веберу, Запад обязан и своим экономическим ростом, и подлинно демократическим укладом общественной и политической жизни. Очень красиво изложено, не правда ли? Свободное общество свободных людей, бескрайние просторы демократии, уважительный паритет между личностью и государством – вот венец европейских достижений. Правда, венец этот в пору только протестантской голове…
По убеждению Вебера, свобода в «западном» смысле, понятая прежде всего как правовым образом защищенная свобода каждого гражданина страны, не имеет в России никаких шансов. Свобода и развитие личности, процветающий труд на наших нивах, по Веберу, прижиться не способны априори. Нет на этих самых нивах ни достойной религии, ни духовно зрелого, ответственного народа, поскольку наша православная этика исходно включает в себя изначально заданную безысходность.
От безысходности – отсутствие мотивации, следовательно – пожизненное безделье как приговор. Естественно, что в таких условиях нелепо думать о развитии и движениях, воскрешающих идеи и требования времен Реформации, буржуазных революций в период «поздне-буржуазного развития» Западной Европы и Соединенных Штатов Америки, задающих миру свои стандарты экономической деятельности и политического поведения.
Такая с виду очень «научная» концепция, а ведь она легко становится обоснованием самых страшных и непривлекательных идей «германизма» XIX века. Идей неполноценности русских, «неисторического» характера русского народа.
Ведь что получается: не оказалось у русского народа исторических задатков к развитию. Нет повода уважать его и, вообще, как-то учитывать в приличной компании народов.
Славянская этика больна, поскольку нет ни в православной религии, ни в народном сознании тяги к ответственному созиданию, к труду. Сидит народ сиднем от века, в холоде, голоде, нищете и печали, ничего не хочет делать для сытости и богатства. Ждет, когда вымрет от лени в этой жизни, чтобы уютнейшим образом обосноваться в той. А там уж, на том свете – молочные реки, кисельные берега и прочие деликатесы. Всего «от пуза» и без всяких усилий. Каждому, так сказать, по потребностям, а от каждого – святая вера и хороший аппетит. Но это в той жизни, а пока, согласно веберовской этике, утешайся страданием и бесперспективным, ленивым шевелением.
Нас сбросили с хвоста истории, ребята, сбросили и умчались в светлое будущее бодрой иноходью!
Обвинение в природной лености и в неумении трудиться – очень опасное обвинение. Намного более опасное, чем обвинение в физическом уродстве и даже в глупости. Труд и его результаты всегда были мерилом состоятельности и личности, и общества.
Можно обвинить кого-то в уродстве, но клеймо не будет объективным. Представления о красоте переменчивы, да и достичь завидного положения можно, опираясь на другие качества.
Обвинение в глупости обидно, но само понятие весьма относительно. Умный в быту и умный в деле, умный академик и умный свинопас – в каждом обществе много социальных ниш для разных уровней образования и интеллекта. Куда опаснее обвинение в лени и пьянстве, поскольку это пороки безотносительные. Это пороки, за которыми стоит подлость нравов и деградация общества.
Опираясь на высказывания путешественников XVI–XIX веков и на теорию Вебера, и западные, и наши доморощенные мифотворцы утверждают: стратегическая задача русских в том, чтобы получить все сразу, не затратив ни физических, ни умственных усилий. У русских безответственное отношение к труду, – подводят они итог, – поэтому Россия была и останется грязной недоразвитой страной, полной лентяев, причем каждый валяется на своей печи. Представляете картину? Бр-р-р!
Глава 3
Трудовая этика «Домостроя»
Трудом же своим да стоит каждый дом и всякий народ.
Бог с ними, вояками и торгашами. Не им изучать и анализировать историю и культуру. Грустно, что профессиональные исследователи, ученые- аналитики так нелюбопытны к предмету изучения. Читают мало, что ли? Задолго до М. Вебера, в XVI веке в России вышла книга-устав, по которому жили русские люди. Это – «Домострой», в котором был прописан православный канон жизни русских: «Благословенным трудом и средствами праведными жить подобает всякому человеку. И, видя добрые дела ваши, и милосердие, и любовь сердечную ко всем, и таковую праведность, обратит на вас Бог свои милости и преумножит урожай плодами и всякое изобилие».
«Домострой» – не просто русский литературный памятник XVI века. Он представляет собой тщательно разработанный свод правил общественного, религиозного и в особенности семейно-бытового поведения. Предполагают, что «Домострой» возник в XV веке в среде богатого новгородского боярства и купечества. Автор его пользовался литературными источниками в виде сборников «слов» и поучений («Измарагд», «Златоуст», «Златая цепь» и др.), то есть не «открывал Америку», а лишь фиксировал и систематизировал уже вполне сложившиеся морально-этические нормы поведения.
«Домострой» призван был служить нравственным кодексом общества. В середине XVI века он был переработан приближенным молодого царя Ивана IV Васильевича протопопом Сильвестром, который заключил изложение «Домостроя» посланием к своему сыну Анфиму. Книга содержит ценные сведения о социальном укладе в Русском государстве, дает подробное описание повседневной жизни родовитого боярства, купечества и крестьянства со множеством бытовых подробностей.
Написан «Домострой» в большей своей части максимально возможным живым языком для того времени, а местами украшен пословицами и поговорками. Очевидно, что книга создавалась как настольная, полезная и понятная для всех слоев общества XVI века.
Первый и самый, пожалуй, поверхностный вывод – российское общество владело грамотой! Без этого навыка никак не возможно было научиться «правильно», по «Домострою», работать в поле и огороде, печь, делать доспехи, вести домашнее хозяйство, делать запасы урожая, растить детей, создавать и поддерживать семейные отношения. Все стороны человеческой жизни затрагивал этот нравственный кодекс. Второе, что очевидно каждому историку, да и просто внимательному читателю, это весьма почтенный «возраст» наших отечественных морально-этических норм. Изданный и распространенный для массового пользования в период позднего Средневековья, «Домострой» вобрал в себя, как я уже упоминал, источники, существовавшие задолго до XVI века. Эти сборники «слов» и поучений опирались, в свою очередь, на еще более ранние, уходящие в фольклор народные традиции. Можно с полной уверенностью утверждать, что «Домострой» не создает морально-этический кодекс общества, а всего лишь подводит итог
