понимала, куда вообще надо плыть и каких берегов держаться. Это тоже закономерный результат деятельности Петра.[323]
В результате в 1725 году Российская империя оказалась в совершенно удивительном состоянии. И искусственного общества, выдуманного в кабинетах немецких философов, в ней не построили. И того общества, которое существовало до Петра, тоже уже не было. Весь «период дворцовых переворотов» — это попытки нащупать какой-то выход из тупика и выработать новую общественную идеологию и новый способ общежития.
Даже в Петербурге в системе управления царил чудовищный бардак, а во многих губерниях вообще не было суда, способного отправлять правосудие. Власть правительства сводилась фактически к сбору налогов (при помощи армии) и к набору рекрутов (тоже при помощи армии). Рейды регулярных (!) войск за налогами, по словам В. О. Ключевского, напоминали набеги татар. Невольно возникает еще одна аналогия — действия колониальной армии в Индии, Африке, Индонезии… Везде, где только существовал колониализм.
«Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране», — ставит свой диагноз современный писатель Александр Бушков. А упоминавшийся выше современник Петра купец Посошков в своих заметках писал: «При квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно. А где офицеры их стоят, то и того горше чинят… и того ради многие и домам своим не рады». Этого богатого купца некий полковник вдруг стал поливать бранью и грозил проткнуть шпагой. Посошков пытался подать иск «о защите чести и достоинства», но офицер на суд не пошел. Мол, он человек военный и судить его может лишь столичная военная коллегия.
И таких примеров множество.
Сложно представить, но при Петре в этом комплексе зданий умещались практически ВСЕ «ФЕДЕРАЛЬНЫЕ МИНИСТЕРСТВА И ВЕДОМСТВА».
Бушков, например, описывает следующие случаи. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата, то есть высшего органа городскойгражданской администрации. Коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. Доходило и до смертоубийства.
Во время какого-то из бюрократических экспериментов в провинцию были посланы гвардейцы с предписанием: губернаторам непрестанно докучать, чтобы они готовили ведомости. В противном случае гвардейцы должны были губернаторов, вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею намотать цепь, и по то время не освобождать, пока те не изготовят отчетность.
Такая вот армейская дисциплина.
В результате за пределами крупных городов, в стороне от больших дорог царила почти полная анархия, и были уезды, по которым вообще нельзя было проехать. Никак. Число разбойников в этих уездах, как горько шутили, превосходило число законопослушных подданных.[324]
Иные разбойничьи шайки контролировали приличные куски территории Российской империи — целые волости. Эти шайки вели неплохое хозяйство, а некоторые атаманы вводили в бой сотни и тысячи людей. Известны случаи, когда разбойники брали уездные города и освобождали своих захваченных солдатами товарищей (при этом часть солдат уходила с ними). В таких случаях утрачивается вообще представление, где тут разбойничьи шайки, а где — повстанческие армии…
Местных крестьян эти разбойники чаще всего не трогали, ограничиваясь поборами, но всех проезжих грабили неукоснительно, а дворян вообще не выпускали живыми.
Если назвать вещи своими именами, то получится — несколько десятилетий правительство Российской империи контролировало только часть своей территории, и даже те, которые, вроде бы подчинялись Петербургу, делали это очень относительно.
28 января 1725 года закрыл глаза царь Петр I, которого еще при жизни одни подданные нарекли земным богом, а другие, как уже говорилось, — Антихристом. После этой смерти Российскую империю трясло еще несколько десятилетий: буквально от самого часа смерти Петра и до того, как в 1762 году жена его внука, Петра III, убила мужа и сама заняла престол.
Ведь и правда — период истории Российской империи с 1725 по 1762 год вполне официально назывался «периодом дворцовых переворотов». То есть долгие 37 лет власть в Российской империи была какая-то «ненастоящая», нелигитимная. Она с невероятной легкостью переходила из рук в руки. Это была какая-то игрушечная власть, потому что с одной стороны, Император был неограниченным монархом, и мог делать почти все, что угодно, а с другой, кучка придворных и гвардейцев по своему разумению решала, кто должен быть Императором.
И при всей абсурдности периода «дворцовых переворотов» на всем его протяжении весь этот бардак постепенно изживался. В 1740-е годы порядка и стабильности стало больше, чем было сразу после смерти Петра, а при Елизавете, в 1750-е годы, — больше чем в 1740-е, при Анне. Причем порядка стало больше и в головах, и в государстве.
Так что в прямом смысле Российская империя стала не более, а менее демократичным государством, чем Московия!!! Социальной стратификации меньше. Шансов на карьеру у купца или мещанина с эпохи после смерти Петра и до реформ Александра II практически нет.
И защищенность крестьянина и мещанина, и возможности самореализации простолюдина теперь МЕНЬШЕ, чем было в XVII веке. А вот чиновников во много раз больше.
А все-таки демократия!
После всего сказанного дико прозвучит утверждение: Россия и в XVIII веке оставалась относительно демократичной страной.
На уровне государства до начала XX века господствовал монархический принцип. Его дополнял принцип аристократии. Это в Московии дворянин в первую очередь СЛУЖИЛ. В Российской империи дворяне еще и ПРАВИЛИ. Чем больше дворяне освобождались от службы, тем сильнее они становились именно правящим сословием.
Дворянская гвардия сажала на престол и свергала императоров, дворяне возглавляли самые важные ведомства и управления. После Манифеста о вольности дворянской они окончательно могли не служить, но править не перестали. После Губернской реформы Екатерины дворяне властвовали не только в Петербурге, но и в большинстве российских провинций.
Власть бюрократии то ослаблялась аристократией, то опять нарастала, но никогда не исчезала.
Но все это — на уровне государства. А в глуши российских провинций, на уровне крестьянских общин, продолжалось народное самоуправление. Никто не отменял сходок крестьянского мира, выбора его управленческого аппарата, общего решения насущных вопросов.[325]
Во времена дворянского всевластия, между 1762 и 1861 годами, помещик ставил над крестьянами «бурмистра», но хозяину имения или его ставленнику всегда помогали выборные от мира. А церковные, экономические, дворцовые и государственные крестьяне всегда управляли сами собой. Они находились с властями почти в таких же отношениях, как черносошные крестьяне Московии. Только вот на уровне управления всей страной их слово уже решительно ничего не значило.
А реформам Столыпина, как считают многие исследователи, крестьяне сопротивлялись в основном по двум причинам: они считали, что земля — Божья. Покупать и продавать землю казалось им не только дикостью, но и кощунством. А кроме того, Столыпин давал крестьянам собственность, но отнимал самоуправление. С разрушением общины крестьяне уже не сами распоряжались на своей территории, за них все решали чиновники.
