исключавшей и персонального террора.)
Третьим чудом стал Феликс Дзержинский. Ну, не он сам, а смерть его, очень своевременная. Этот человек был принципиален, потому опасен. И вдруг умер, надо же случиться. 20 июля 1926 года. Под сей столп партии Сталину было не подкопаться, разве убить. Конечно, он сделал бы и это, но Дзержинский вдруг возьми да и умри сам. Чудо!
В книге Геллера и Раппопорта об обстоятельствах его смерти сказано следующее: 'Согласно объявленному диагнозу, он умер от разрыва сердца прямо на заседании ЦК, в ходе которого дважды вступал в яростный спор с Каменевым и Пятаковым. При знакомстве с текстами речей вызывает удивление незначительность предмета дискуссии. Казалось бы, тяжело больному человеку не было необходимости повторно брать слово по столь ординарному поводу. Рассказывают, что Сталин намеренно подливал масла в огонь, чтобы затянуть заседание. Наконец, Дзержинский рухнул на глазах боевых соратников…'
Вот подарок так подарок…
Мы никогда не узнаем подоплеки случайностей в списке, который радовал генсека еще до начала массового террора. Список продлился гибелью в авиакатастрофе еще одного друга справедливости - комкора Яна Фабрициуса (четыре ордена Красного Знамени за Гражданскую войну, но несколько сдержаннее Котовского). Эта катастрофа летом 1929-го не была ли репетицией катастрофы самолета с работниками Штаба РККА? А убийство из ревности потенциального террориста Котовского не репетицией ли убийства Кирова было? И сколько незамеченных устранений потенциальных мстителей на уровне ниже Котовского предшествовало устранению Фрунзе?
Иной подумает: автор нагнетает события сенсационности ради. Это не так. Ненависть к Сталину не заслоняет автору глаз, он вполне понимает, что некоторые из происшедших событий были случайны. Но такое обилие случайностей не случайно. Эта книга не что иное, как завещание старшего молодым коллегам, которые к тому же, может статься, будут удачливее и получат доступ к письмам или документам, подтверждающим или опровергающим подозрения.
Обилие сталинских удач побуждает сомневаться даже в естественности смерти Свердлова. Противник необоримый, Свердлов знал Сталина, как никто, еще по Туруханской ссылке. Ссыльные в унынии и бездеятельности делаются разговорчивы и прозрачны, и Сталин так раскрылся, что Свердлов до конца жизни его не замечал.
Как терпела армия Ворошилова?
А как стерпела почти открытое убийство популярного Фрунзе? После революционного кровопускания руки не тянулись к оружию, дела хотелось решать парламентскими путями.
И все же 7 ноября 1927 года, в день 10-летия Октября, что-то произошло. Прямо на трибуне мавзолея. В этот день ожидалась параллельная демонстрация троцкистов, и жизни вождей, помимо чекистов, должны были охранять слушатели военных академий. Так объясняют Раппопорт и Геллер.
Кем было принято такое решение? Сталиным? ЧК? Академиями? Путаница при параллельном исполнении обязанностей чревата неожиданностями.
Вот как описано все это в книге Рапопорта и Геллера, трактующих происшедшее как недоразумение.
Утром 7 ноября 1927 года начальник академии им. Фрунзе Р.П.Эйдеман (одна из восьми жертв процесса командармов) вручил слушателям академии спецпропуска. Запомним имена героев: Яков Охотников (вот это имя!), Владимир Петенко, Аркадий Геллер. На территорию Кремля они прошли спокойно, но у калитки туннеля, ведущего на трибуну, стоял телохранитель-грузин, там пропуска академии силы уже не имели. Парни отшвырнули телохранителя и выскочили на трибуну. Охрана кинулась на них.
Отличное начало для подлинного дела. Но…
'Вырвавшийся Охотников подскочил к Сталину, которого счел виновником всей этой провокационной неразберихи (Правильно! Но какой именно?.. - П.М.) и кулаком (Ну вот, нашел чем… - П.М.) ударил его по затылку. В последнее мгновенье (перед чем?) телохранитель выставил нож - стрелять было нельзя -и ранил Охотникова в руку. Вмешательство присутствовавших военных погасило вспышку'.
Жаль.
В эссе 'Апология Якира', опубликованном в 1999 г. в нью-йоркской 'Интересной газете', этот поступок молодых командиров я интерпретировал как покушение. Теперь так не думаю. Но, даже будь это покушение, как ни трагичен был для страны и народа срыв его, описание сцены нельзя читать без смеха. Стоит лишь представить ситуацию до этого удара кулаком по шее вождя, предмета столь рьяной, совместной с чекистами, охраны, от агрессивного появления на трибуне деревянного тогда мавзолея трех командиров, по дороге сломавших калитку, перелезать друг за другом было долго, могли помешать добраться до любимого вождя, а уж так хотелось, он зарезал их слишком независимого наркома и далекий Пишпек назвал его именем, это у вождя потом стало забавой - называть города именами устраненных, дабы новости с мест тоже звучали победами: Котовск, Ленинград, Свердловск, Фрунзе, Дзержинск и Днепродзержинск, покорный, но неуместно популярный Киров (Кировоград, Кировобад, Кировакан, Кировск…), Куйбышев, Орджоникидзе…
Описание Рапопорта и Геллера комично тем, что исходит из концепции рьяных служак. Если так, то - да, чрезмерное усердие, и субъект сугубой охраны, на который пылинке не дозволено упасть, получает подзатыльник. Но уже ходит из рук в руки повесть Пильняка. Имена не названы, но так все прозрачно. Несомненно физическое устранение Фрунзе, в академии имени которого учатся молодые командиры. И они достигли цели. Так не кулаками же! И шашками на трибуне не развернешься…
Без пистолетов в руках - значит, не покушение. Парни действовали как любители. Их начальник комкор Эйдеман тоже. Не обсуждали? Избегали слов? Единомышленники понимают друг друга без слов? Вот так и поняли.
Никто из этих, с позволения сказать, тираноубийц, не был близок Сталину. Охотников и вовсе был человеком Якира, помощником по героическому походу 45-й дивизии. Они и лично были близки.
Ну и что, причастен Якир? Где доказательства?
Впрочем, Сталину не нужны были доказательства. Ему хватало подозрений. Доказательств, когда надо, он добивался признаниями вины.
Впечатление такое, словно вождя решили пугнуть. Пугнуть уголовника, какая неосторожность… Кто? Вряд ли Якир. Он был умница, реалист. Участвуй он в обсуждении, он предложил бы идти до конца. И нашел бы средства.
А ведь до убийства Фрунзе военные вообще не шли дальше снисходительного презрения к Сосо в том кругу, где таланты вождя котировались по подлинной их стоимости. И, хоть после устранения Фрунзе прошло уже два года, акция молодых командиров, сторонников Троцкого в качестве альтернативы Сталину (тут надо вспомнить о не так давно зачитанном на съезде завещании Ленина), была скорее всего предприятием келейным и осуществлялась в уверенности, что за это хулиганство их, если и будут судить, то не сурово. Сталин не всесилен, а за ними - армия.
Не подумали они о том, что будет, если за ними не станет армии. Такое в двадцатые и впрямь трудно было предположить.
Словом, лицо вождя не так еще было отчетливо, а Якир не был троцкистом, как Охотников и Шмидт. Он был, если можно так выразиться, гамарниковцем, то есть человеком идеи, а не личности. Он сознавал недостатки всех лидеров и не желал нового тура борьбы за власть, так как революционный опыт убеждал, что в России достижение политических целей, даже не вполне отчетливых, не считается с кровью. И потом, тогда он еще верил в коллегиальность.
А вождь почуял дуновение смерти столь отчетливо, что с ним в тот же день, 7 ноября, произошел психический срыв. Второй такой срыв произошел 22 июня 1941 года.
Лечить первый вызваны были два медицинских светила страны - Юдин и Бехтерев. Диагноз Бехтерева - паранойя - стоил ему жизни[14].
Второй срыв вождя лечила своей кровью вся страна.
10. Великий вождь и учитель
