ночная радость стала для него пыткой. И он уже не в силах найти в своей душе желанное спокойствие. Он думал, что принял верное решение, и, кажется, совершил ошибку.
Он должен вернуть себе себя. Следует поговорить с ней и все уладить. Она должна исчезнуть из его жизни. Должна понять его. Он заплатит ей, хорошо заплатит.
Княгиня София… Все его тело вспыхнуло от стыда.
Он негромко выругался, обозвав себя глупым животным.
Гости покидали поместье. Князь и княгиня вышли проводить уезжающих на крыльцо. На лестнице Бертье столкнулся с Эмилем и герцогом Шовиньи. Они холодно поприветствовали Мишеля и направились в сторону гостиной с надменными и какими-то отстраненными лицами. Бертье с удивлением проводил их взглядом. Эмиль никогда раньше не вел себя так недружелюбно.
На улице к Мишелю подбежали барышни де Молвиль. Они протянули ему свои ручки, и он вежливо поцеловал их тонкие пальчики. Барышни смотрели на него глазами, полными игривого восхищения. Их родители вежливо попрощались с ним. В их отношении к нему не проявилось ничего необычного.
Когда Бертье вернулся в дом, то ноги сами собой понесли его в сторону комнаты Виолы. Опомнившись, он обругал себя и направился в гостиную в западном крыле. Обычно Элина в это время играла там с малышом.
— Не хочешь ли взять Лео на руки? — поинтересовалась девушка. — Похоже, что не хочешь… — она искоса взглянула на Мишеля. — Это правда?
У него внутри все похолодело.
— Все говорят, что ты и Виола…
Она что-то говорила и говорила, но он совершенно не слышал ее слов. Его сердце оглушительно стучало, отдаваясь в ушах. Это был слышный лишь ему одному стук его разрушенной жизни.
— Нет.
Он не должен допустить, чтобы она в это поверила.
Элина закусила губу. Ее лицо отразило тревогу.
— Мишо, ты не должен мне лгать.
Он молча смотрел на нее.
— Ты ведь не станешь мне лгать?
— Эли, это ничего не значит. Это… — он сжал челюсти. — Ты не понимаешь… Ты не должна думать об этом. Это была глупость.
— Значит… это для тебя ничего не значит? — она уставилась на него потемневшими от гнева глазами.
— Нет. И больше никогда не повторится.
— Не повторится! Ничего на значит! — зазвенел ее голос. — А что будет с Лео? А сама Виола?.. Я не ожидала от тебя этого!
Испуганный ее криками малыш начал плакать, но его вопли только усилили негодование.
— Ты их оставишь на улице? Или… — ее глаза расширились. — Я не понимаю, почему ты так жесток! Ты привел девушку и ребенка в наш дом, справедливо ожидая, что мы радушно примем их. Но сам ты, оказывается, вовсе не торопишься их признавать!
Он стоял в оцепенении, не понимая смысл ее упреков.
— Мне нечего признавать, — тихо, но твердо заявил он.
— Нечего?!.. А он? Он для тебя — ничто? — в порыве эмоций она почти бросила ему в руки малыша.
Мишель был вынужден подхватить на руки ребенка, чтобы тот не упал. Маленький Лео изгибался и визжал, не переставая.
— Не отпирайся! Невозможно скрыть, что он твой ребенок! У него твои глаза! — бросила Элина с презрением.
— Все это глупые выдумки, лишенные основания.
Он старался говорить спокойно, но ярость сковывала его движения. Ярость на судьбу и на себя самого.
Элина выхватила у него ребенка. Ее глаза сверкали от слез. Не говоря ни слова, она выскочила из гостиной.
— Мишель, — голос князя остановил его на пороге, когда он рванулся вслед за девушкой.
Бертье медленно повернулся. Холод отчуждения, возникший между ним и его любовью, стал закрадываться в его душу. Ему не хотелось разговаривать ни с кем. Он желал одиночества.
— Что ты намерен предпринять? — ровным голосом поинтересовался князь.
— Не знаю, что вы имеете в виду.
— Не лги.
— Я отошлю ее, — резко бросил Бертье. — Я никогда на нее не взгляну. Я дам ей достаточно денег, чтобы она могла жить без проблем. Я перережу себя горло, если хотите. Этого достаточно?
Князь медленно присел в кресло и строго взглянул на Мишеля.
— Достаточно для чего?
Бертье молча принял его холодный взгляд.
— Разве я требую от тебя добродетели? Я сам грешил в молодости. Пока не встретил ту, кого люблю. Теперь мне не нужны другие женщины. Ты понимаешь меня?
— Нет.
— Я принял тебя в свой дом совсем маленьким ребенком и не раз хотел официально усыновить. Но ты каждый раз отказывался. Что ж, это твое право. Когда ты вырос, я сделал именно тебя своим помощником в делах и доверил управление компаниями. Я искренне считаю тебя своим старшим сыном. Но знай, что я никому не позволю причинить боль моей дочери. Или моей жене. Никому. Даже тебе.
— Я скорее убью себя.
Мишель повернулся и направился к двери.
— Я так и думал, — раздался за его спиной по-прежнему ровный голос князя.
Лакей передал ему записку. Княгиня ждала его в музыкальной гостиной.
Это был конец. Он из последних сил выдерживал спокойствие.
Белые и пунцовые розы отражались в блестящей поверхности рояля. В гостиной всегда было много цветов, но лишь сейчас Мишель заметил их яркие краски. София медленно перебирала клавиши и прервала музыку, когда он появился в дверях.
— Князь уже говорил со мной. Если мое присутствие нарушает ваш покой…
— Поверь, я очень сожалею, что все это получило огласку. Горничная зашла в комнату раньше меня, иначе я постаралась бы сохранить все в тайне.
Встав из-за рояля, она подошла к нему и обняла его за плечи. Как в далеком детстве. Свечи медленно таяли… Он наблюдал за ними, не в состоянии смотреть на Софию.
— Я умру.
— Мишо… — княгиня устало опустила руки.
— У меня в сердце ад… — он взглянул на ее волосы, на устало опущенные плечи… Он хотел, чтобы все скорее закончилось. — Я уеду завтра. И не увижу Элину до отъезда. Прошу лишь убедить ее, что этот ребенок — не мой. Я никогда раньше не встречал Виолы до вашего посещения ателье. И я никогда… до этой ночи…
Слова застряли в горле. Она не поднимала на него глаз. Но он хотел, очень хотел, чтобы она посмотрела на него. Она прочтет на его лице правду.
— Я буду ждать Элину. Я всегда буду любить только ее, — решившись, выпалил он. — Должен наступить день, когда все это забудется. Эли не слышит меня сейчас. Она верит тому, что ей наболтали слуги.
— Тебя должно сейчас беспокоить другое, — София взглянула на него. — Почему ты не хочешь подумать о девушке, жизнь которой сегодня разрушил?
