заблагорассудится… Только никак не возьму в толк, зачем тебе я? Усынови Саймона, и все решится само собой!
Филипп Кью посмотрел на дочь остекленелым, ничего не выражающим взглядом. Он выглядел так, словно ему нанесли предательский удар в спину.
– Папа, я вовсе не хотела с тобой ссориться, – прошептала Фиби. Она немного испугалась: в такие минуты отец был непредсказуем.
Тяжело вздохнув, он сел в кресло. Прежде дочь видела в нем лишь титана промышленника, живую легенду. Но сегодня перед нею оказался совершенно измученный старик, и девушка никак не могла понять, кто же из них изменился?
– Я тебе не рассказывал о том, что поведала мне твоя мать перед своей смертью? – спросил Кью, выдержав паузу.
– Ты почти никогда не упоминал об этом, – тихо, почти шепотом, сказала девушка. – Должно быть, тебе больно об этом вспоминать.
Фиби было всего лишь три года, когда мать скончалась, родив мертвого ребенка. Лишь мимолетные воспоминания остались от нее. Эти воспоминания были болезненно живы и пахли фиалками. Она даже чувствовала нежные, прохладные материнские пальцы, легко касавшиеся ее лба. Даже сейчас, когда прошло столько лет, девушка помнила ласкающие душу слова: «Спи, моя драгоценная, спи».
Отец так и не женился, потому что к тому времени им окончательно овладели гордыня и честолюбие. Филиппа Кью устроила бы супруга, занимающая подобающее положение в обществе, но такой женщине не нужен был вульгарный выскочка, коим он считался. В отчаянии Кью полностью посвятил жизнь воспитанию Фиби. Ради того, чтобы добиться недостижимого – привилегированного классового положения. Он никогда не спрашивал, хочет ли этого дочь. Он лишь предполагал, что общественная значимость столь же важна и для нее. В какой-то степени он относился к Фиби, как к самой дорогой антикварной вещи в своем доме, и, может быть, поэтому решил, что Кросби, аристократ, потомок знатного рода, обязательно должен стать ее мужем.
– Так что же она сказала?
– Она знала, что умирает. – Отец встал с кресла и начал ходить по комнате от сейфа к рабочему столу и обратно. – У нее началось кровотечение… Последними ее словами было: «Сделай ее жизнь совершенной. Чтобы все у нее было совершенно…»
На глаза Фиби невольно навернулись слезы. Она попыталась представить, какими были последние мгновения жизни ее матери. Как она, прижимая к себе мертворожденного ребенка, сознавала, что уже не увидит, как повзрослеет дочь.
– Вот это-то я и пытаюсь сделать, – объяснил Кью. – Я хочу, чтобы у тебя все было лучше, чем у остальных. Хочу дать тебе жизнь, о которой мечтала твоя мать. И Господь мне свидетель – я не умру, пока не добьюсь этого.
– Но, папа, – Фиби умоляюще посмотрела на отца. – Неужели мы не можем обсудить…
– Конечно же, нет, – отрезал он. – Этот вопрос больше не обсуждается! Отправляйся-ка ты лучше спать, дорогуша. Мы оба устали. А утром ты извинишься перед Саймоном, и, возможно, он простит тебе твою блажь.
Он подошел к дверям кабинета.
– А теперь прошу меня извинить, но у меня много работы.
Оглушительный стук в дверь спальни казался продолжением ночного кошмара. Подобный пушечному выстрелу, он ворвался в ночную тишину. Крича что-то невнятное, Фиби вскочила с постели и окончательно проснулась. В воздухе чувствовался горьковатый запах дыма.
– Фиби, проснись! Открой мне, Фиби!
– Папа, – пронзительно закричала девушка, соскочив с кровати и распахнув настежь дверь. Филипп, небрежно одетый, с саквояжем в руке, стоял перед ней.
– Скорей собирайся, наш дом подожгли. Нужно бежать.
– Как подожгли? Кто? – Фиби не верила в реальность происходящего.
– Сейчас нет времени на догадки. Скорее, моя девочка.
Раздался звон бьющегося стекла: окна первого этажа треснули от высокой температуры.
Харбор-стрит была окутана дымом. Фиби схватила отца за рукав:
– Это кошмар! Мы должны скорее покинуть дом!
– Само собой, – сверкнул глазами Кью. – Фаэтон ждет нас за домом. Я приготовил его до того, как отослал на ночь слуг. Ты сможешь быстро собраться?
– Гораздо быстрее, чем ты думаешь, – ответила девушка, надевая платье. – Куда мы поедем, папа?
– В Ноулингстон, – бросил он, имея в виду их летнюю загородную резиденцию.
Фиби редко одевалась без посторонней помощи, но сейчас было бы просто нелепым звать кого-нибудь из прислуги, тем более, как сказал отец, он всех отпустил. Второпях натянув чулки и обувшись, она накинула шаль и совершенно забыла причесаться.
И Филипп Кью, и его дочь вряд ли бы успокоились, пока не оказались бы в Ноулингстоне. Находившееся на северном берегу озера Пинк поместье было куплено у одного разорившегося промышленника года четыре назад. «Быть может, – подумала про себя Фиби, – там я смогу заставить отца понять меня».
Фиби обожала Ноулингстон. У прежнего владельца поместья, несомненно, был вкус. Простой одноэтажный дом с просторными и светлыми комнатами, замечательный сад. Рядом лес и озеро. Хорошо, что у отца не хватило времени поменять обстановку. Благородная простота интерьера особенно привлекала Фиби. Здесь же, на Харбор-стрит, она чувствовала себя неуютно. Сравнение с птицей в золотой клетке Фиби понимала как никто другой. И теперь, мысленно прощаясь с домом, Фиби вдруг поняла, что останется совершенно равнодушной, если все это сгорит дотла.
