некоторые вещи.
– Меня зовут Бурдюк. Ясно?
– Нам нужно дней пять, полсотни плотников и невидимость, – сказал я, выслушав его план. – Есть все это у нас?
– У нас есть кое-что получше, – ответил Гиеагр. – У нас есть золото, на которое мы купим все, что нужно.
Ночь черным саваном распростерлась над ущельем. Такая темная, что даже ворам и убийцам не имело смысла выходить из дому. Мы сидели у входа в пещеру, не зажигая огня, в абсолютной мгле, вслушиваясь в странные звуки сумеречной жизни. Ветер ледяными пальцами пересчитывал мои ребра, и я плотнее кутался в плащ, с завистью вглядываясь в прихотливую, будто подражавшую небесным звездам, россыпь огоньков там, внизу, где ютилась у костров наша разношерстная «свита».
Помимо холода меня знобило и от дурных предчувствий.
Мы взбирались сюда несколько часов, буквально на себе втаскивая животных и телегу с добычей, моля богов, чтобы подкупленные нами люди не жалели своих варварских глоток и как следует выполнили свою работу на той стороне ущелья, отвлекая от нас внимание толпы. Чтобы задуманный Гиеагром спектакль удался, главные герои на какое-то время должны исчезнуть со сцены, раствориться, превратиться в тени, мелькающие где-то на периферии взгляда.
– У нас есть золото, – повторил Гиеагр, и я услышал, что он борется с зевотой. – И завтра мы пустим его в ход. Какая все-таки забавная штука жизнь. Сначала ты сражаешься за золото, а потом золото сражается за тебя.
Одним богам известно, как я пережил то утро. Помешанный на правдоподобности Гиеагр вознамерился или вытатуировать на моем лбу тотемный знак стрельцов, или, на худой конец, поставить клеймо: будто бы я – беглый раб из какой-нибудь далекой страны. Я спас свое чело, лишь вымазавшись сажей и грязью и переодевшись в вонючее рванье, найденное в глубине пещеры. Что поделаешь, как ни унизительно, какое-то время я должен был играть роль раба, но, во имя богов, с какой стати маска должна прирастать к лицу актера?!
Когда мое преображение было закончено, Гиеагр дал мне меч и туго набитый золотом кошель; все это я спрятал под лохмотьями.
– Все запомнил? – спросил герой, когда я был полностью готов.
Я кивнул.
– Отлично. Если мы выпутаемся из этой передряги, то исключительно благодаря тебе, – сказал он.
– Раз так, то мой погребальный курган должен быть на три локтя выше твоего. – Я попытался улыбнуться, надеюсь, не слишком вымученно.
– Непременно, – кивнул Гиеагр. – Я велю насыпать на твой курган шесть локтей отменного кизяка. Ну все. Пусть даруют тебе боги удачу.
Мы обнялись, и я двинулся вниз по склону.
Как ни крути, а мой спутник не только отчаянный душегубец, но еще и прожженный торгаш, проныра, каких свет не видывал. При первой встрече он ринется на вас, потрясая копьем и распевая во всю свою луженую глотку пеан[1]; если же каким-то чудом вы устоите и сумеете отразить первый натиск, он отступит, но лишь на время, потребное на то, чтобы открыть сундук и выудить оттуда столько золота, сколько по его мнению вы стоите. (Конечно, если подкуп не повредит его бессмертной славе.) Если же и деньги не возымеют действия, великий герой отступит во второй раз и вернется ночью, чтобы во тьме перерезать вам горло. Одним словом, он добьется своего, чего бы это ему или вам ни стоило.
Да, он малый не промах, герой Гиеагр. Перед нашим исчезновением он трудился как пчела. Сунув монету одному, нашептав на ушко другому, послав куда-то с поручением третьего, мою часть работы он облегчил настолько, насколько это вообще было возможно в тех обстоятельствах. Меня даже почти не пытались убить, так, лишь несколько царапин, которые оставила на моей шкуре пика не в меру бдительного часового. Но это ерунда, главное, после долгого и опасного путешествия по незнакомым горам меня пропустили к человеку, от которого в тот момент зависела судьба нашего предприятия.
– За это золото можно купить с потрохами весь гарнизон Арзакены, так почему же твой приятель предлагает его мне? – Такой вопрос задал мне знаменитый разбойник со смешным прозвищем Капюшон. Он нависал надо мной краснорожей глыбой, подбрасывая на ладони кошель с деньгами с таким видом, будто примеривал камень для броска. В его глазах метались отблески костра, делая разбойника похожим на злобное божество лесных пожаров, лоб с безобразным лиловым шрамом пересекали борозды морщин. Всякий раз, опускаясь на его ладонь, запертые в кожаном чреве монеты жалобно звякали, и это звяканье отдавалось в моей душе погребальным звоном. К чести своей могу сказать, что на лице моем при этом не дрогнул ни один мускул, иначе я давно уже был бы мертв: по слухам, беспощадный Капюшон ненавидел трусов.
Свое прозвище он получил за удивительный нарост в виде широкой кожной складки, уродовавший его абсолютно безволосый затылок; при первом взгляде эта штука действительно напоминала капюшон. Думаю, боги отметили его этим знаком, заранее предвидя, каким скрытным, двуличным будет его носитель.
– Так что помешало герою Гиеагру, чья слава гремит по всем землям, поступить просто и заставило поступить сложно? – продолжал разбойник. – Почему бы ему просто не потолковать с двумя-тремя военачальниками из арзакенского гарнизона, купив их бегство в нужный момент? Зачем было искать встречи со мной и придумывать весь этот мудреный план? Предложение Гиеагра заманчиво, но я хочу быть уверен, что имею дело с умным человеком.
– Ты правильно заметил: слава моего товарища гремит по всем землям, – отвечал я. – А слава воина – нравная женщина, она капризна, как юная царица, и не терпит подозрений. Да, очень легко подкупить нескольких жадных военачальников: за горсть золотых в нужный момент они повернут поводья и бросятся наутек, вопя от притворного ужаса. Но как, скажи, поступить потом с молвой, которая растрезвонит по всему свету, что великий воин Гиеагр на поверку – всего лишь мелкий торгаш? Если сравнивать славу со зданием, то она из тех халуп, которые можно развалить одним неверным ударом молотка, каким бы прочным ни был фундамент.
– Да ты философ, – хмыкнул Капюшон. – Головорез и философ… Славную парочку Непосвященных занесло в наши края. Хорошо, я подумаю над твоими словами и утром дам ответ. Отведите его в палатку.
– Чтобы тебе лучше думалось, прими во внимание, что кошель в твоих руках – всего лишь задаток. Гиеагр не скупится, когда речь идет о важном деле, – сказал я, прежде чем последовать за своими провожатыми.
Сопровождаемый двумя стражниками, я вышел из шатра Капюшона. Чудовище-ночь уставила на меня бесчисленные глаза-костры. Их было много, слишком много для разбойничьей шайки. Такое количество костров могла запалить стоящая лагерем армия или кучка сорвиголов, желающих, чтобы их приняли за армию. Не думаю, чтобы мне позволили узнать что-то более определенное на этот счет: не в интересах разбойников было раскрывать свои маленькие секреты. Да и не до них было мне в тот час; тогда мне вполне хватало осознания того, что, проделав изнурительный путь по незнакомым горным тропам, к ночи я все-таки добрался живым до этого затерянного ущелья, выполнил поручение героя и, если того пожелают боги, встречу рассвет в мягкой постели и… живой. Знать бы еще, сумел ли я заинтересовать атамана разбойников предложением Гиеагра.
Да, в этом была вся сложность – заставить работать на себя таких, как Капюшон и его люди. Всю эту братию в Землях Зодиака называли словом, которое можно перевести как «нерожденные». Они были жертвами глупости и фанатизма своих земляков. Жестокие боги варваров требовали, чтобы дети их рождались в тот месяц, когда Солнце гостит в созвездии, которое покровительствует данному народу. В Земле стрельцов младенцы могли появиться на свет лишь под знаком Стрельца, в Земле скорпионов – под Скорпионом и так далее. Если женщина рожала в неурочное время, ее убивали вместе с ребенком. Зная, какая участь их ждет, несчастные, не вовремя зачавшие свое дитя, бежали в горы, подальше от людских глаз. Большинство гибло, выживали лишь самые стойкие. В глухих уголках, в диких землях они строили поселения и жили там, ненавидимые всеми, в вечном страхе перед богами, природой и людьми. Мужчины
