Хотя…
Ладно. Эписанф смотрел на флягу
Вот… замкнулся круг. «Что происходит?» – это вообще тот вопрос, который я задаю себе под разными соусами все чаще и чаще. И если так пойдет дальше, ответ на него будет значить для меня не меньше, чем возможность посмотреть в Зеркало богов. Дело в том, что я любопытен от природы. И смертельно не люблю, когда со мной играют втемную – а сейчас кто-то или что-то явно этим занимается.
Я вообще-то могу считать себя человеком действия, но иногда бывает очень даже полезно остановиться и крепко подумать. Беда в том, что остановиться все никак не получается. Мы вынуждены все время действовать, на подумать времени не остается. И прем мы напролом, прем, удивляемся, качаем головами – и снова прем. Снова удивляемся – тому, что до сих пор живы, – и по новой…
Вот сейчас мы никакими особыми действиями не заняты – дрейфуем себе вниз по реке, уцепившись за бревно, столь любезно предоставившее нам свои услуги. Очень кстати, что ему оказалось с нами по пути. Хотя я еще не видел бревен, без посторонней помощи плывущих против течения.
Боги, что за бред в голову лезет! И это вместо того, чтобы как следует поразмыслить о наших насущных проблемах и странностях последних дней. Это оттого, что вода почему-то зверски холодная. С чего бы это – не пойму. Воздух даже ночью самое большее прохладен, а вода…
Я стараюсь как можно активней шевелить ногами под водой, но помогает это слабо. Завидую Лаите и Эписанфу – проявив неожиданную галантность, Гиеагр уступил им место на бревне. Забодай меня Телец, если уж боги были столь великодушны, послав нам это бревно, разве не могли они продлить это свое великодушие еще на несколько локтей?
Мысленно отвешиваю себе солидный подзатыльник и прошу прощения у богов. Так и беду накликать недолго. Впрочем, беды сыплются на нас таким щедрым дождем, что меня очень удивит затянувшаяся пауза в этой череде напастей.
Тут река внезапно вынырнула из леса. Именно внезапно – обернувшись, я увидел плотную стену деревьев, без всякого подлеска. Впереди – равнина, украшенная редкими невысокими холмиками. Так все мило и трогательно, с ума сойти. Только я уже не верю в безобидность самого идиллического пейзажа. После сумасшедших гор и чудовищных птиц лес нам тоже спасительным показался…
И все же – все же я определенно почувствовал некоторое воодушевление. Страшный лес позади, и, значит, мы еще на шаг ближе к цели. О том, каким будет следующий шаг, я сейчас задумываться не желаю.
Похоже, мое настроение разделяют и остальные. Мильк выдыхает:
– Выбрались.
Глаз довольно хмыкает, а Гиеагр издает некое подобие победного клича. Даже Эписанф начинает ерзать на бревне как-то радостно. И только Лаита по-прежнему напоминает неподвижное изваяние. Чувствует ли она холод, боль, страх? Иногда я задаюсь этими странными вопросами.
– Не пора ли нам причалить? – кричу я. Громче, чем нужно, – чтобы избавиться от дурных мыслей, сбросить с себя липкую паутину страха и самому поверить, что все у нас идет отлично.
– Я бы предпочел проплыть еще немного, если ты не возражаешь. – Гиеагр сама любезность. Наверное, и ему слегка не по себе. – Чем дальше мы отплываем от этого леса, тем лучше я себя чувствую.
Наверное, еще вчера я бы стал спорить – хотя бы просто из духа противоречия, чтобы варвар не возомнил о себе слишком многого. Но после безумного леса, когда мы готовы были поубивать друг друга за любое неосторожное слово…
– Ладно, дружище. Полагаю, ты прав. – Я испытываю подлинное наслаждение от собственной вежливости. Если бы стучащие зубы не мешали мне говорить, я бы наверное ввернул еще парочку изысканных периодов, вспомнив лучшее, чему меня учили в академии.
Правда, через несколько минут мне хочется утопить собственную вежливость в этой проклятой реке, желательно вместе с Гиеагром. Или просто выбраться на берег, предоставив этому дуболому плыть до тех пор, пока кровь не застынет в его жилах.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Эписанф вдруг не воскликнул:
– Смотрите!
Естественно, мы посмотрели – все, даже Лаита, как один повернули голову в сторону левого – более крутого – берега. Там находилась весьма веская причина немедленно причалить – полуразвалившийся дом, странный, сложенный из бревен и с наполовину съехавшей набок крышей. С первого взгляда было заметно и то, что в этом доме давно никто не живет, и то, что это просто шикарный приют для нашей измотанной компании.
Не говоря больше ни слова, мы рьяно принялись грести к левому берегу. Выбравшись на сушу первым (наверное, я промерз сильнее остальных), я подал руку Лаите и только после этого обернулся. Гиеагр, Глаз, Мильк стояли рядом со мной и подобно мне замерли, погрузившись в задумчивость.
«Наша» лачуга отнюдь не была одинокой – она просто располагалась ближе всех к реке, и ее не скрывал высокий берег. Буквально в двух десятках шагов стояла еще одна, и еще, еще… Казалось, целый город спустился к реке, спустился, чтобы умереть. Ибо каждый дом был почти точной копией первого, увиденного нами.
Дома убегали вдаль, почти теряясь из виду. Весь ли город пребывал в подобном состоянии, или люди покинули только ближайшие к реке жилища, сказать было невозможно. Впрочем, мы были не в том состоянии, чтобы раздумывать о причине этого запустения или привередничать в выборе места для ночлега.
И думал я сейчас не об этом. Я во все глаза всматривался в далекий холм, превышающий своими размерами все окрестные холмы. На нем смело могли разместиться множество таких домишек, что находились вблизи нас. Но холм украшало только одно строение, слишком большое, чтобы служить жильем кому бы то ни было. Отвернись от меня Скорпион, если я не понял, что это такое…
– Эписанф… – Мой голос дрожал вовсе не от холода. – Скажи, это… он?
– Не могу ручаться, Бурдюк, но полагаю, что да, – ответил старик.
– Он? Что за «он»? – настороженно спросил Гиеагр, и я понял, что совершенно напрасно поддался эмоциям.
– Храм змееносцев, так мне кажется, – как можно невиннее, со всей возможной небрежностью сказал я. И не соврал, между прочим.
Гиеагр хотел было что-то сказать, но передумал, спрятав в бороде недобрую усмешку. Ну да, какое дело придуманному мной купцу до местного храма? Мильк старательно делал вид, что наш с Эписанфом обмен репликами его совершенно не заинтересовал. Плохо дело.
Или… нет? Запутался что-то я совсем. Ясности в мыслях никакой. Если строго следовать моему первоначальному плану, то наступающая ночь – самое подходящее время для того, чтобы Гиеагр со своим подручным покинули сей мир. И герой может бахвалиться сколько хочет – когда он спит, его глотка ничем не крепче любой другой.
Только не знал я, как поступить. Что нас еще ждет – непонятно, и чего больше от Гиеагра будет – вреда или пользы, мне тоже неведомо. Оно, конечно, потом может быть поздно решать… Тяжело думается, когда от холода зуб на зуб не попадает.
– Послушай, Эписанф, – дрожащими губами произношу я, – у тебя больше не осталось того вина?
Глаз, обхвативший себя руками за плечи, моментально оборачивается и смотрит на меня… не знаю, по-моему, с восхищением.
– Тебе что, понравилось?!
Губы у него совсем синие, и сам он смотрится довольно жалко. Поэтому я раздумываю давать ему по шее. Ну еще потому, что сил на такие подвиги у меня сейчас попросту нет.
– Дурак ты, Глаз, – вполне добродушно сообщаю я. – Я продрог весь, а то вино должно согревать в дюжину раз сильнее обычного. Мне почему-то так кажется, – не совсем уверенно добавляю я.
– Ты же знаешь, Бурдюк, что есть, – брюзгливо отзывается Эписанф. Он тоже дрожит всем телом. – Я при тебе убирал флягу в сумку.
– Да кто тебя разберет, – бурчу я себе под нос.
