тайно отправил своим чиновникам в запечатанных письмах пространное послание, касающиеся тамплиеров. Эти служащие короны должны были распечатать их только в назначенный день. Письмо содержало обоснование четырех главных пунктов обвинения: отречение от Христа, принудительная содомия, опущение капелланами тамплиеров слов при освящении гостии и, наконец, поклонение идолу. Королевское послание заканчивалось приказом чиновникам арестовать 13 октября всех тамплиеров, что находились в их бальяжах. Король опасался проволочек канонического судопроизводства. Он хотел действовать быстро, пока это дело не выскользнуло из его рук.
22 сентября в монастыре Мобюиссон Ногаре был назначен хранителем печати и главой канцелярии, сменив на этом посту Жиля Асцелина, архиепископа Нарбоннского. Последний, отнюдь не намереваясь наносить удар по ордену тамплиеров без согласия Папы, отказался скрепить печатью письма, в которых содержался приказ об аресте рыцарей-монахов.
В тот же день главный инквизитор Гильом де Пари направил послание инквизиторам Тулузы и Каркассона, приорам, помощникам приоров и причетникам ордена доминиканцев, чтобы приказать им начать допрос тамплиеров в связи с преступлениями, в которых обвиняла их молва. Но обвиняемые могли предстать перед судом инквизиции только после первого допроса, проведенного королевскими чиновниками. Инквизиторам было разрешено прибегать к пыткам, «если будет в том нужда». После признания обвиняемым были бы прощены грехи, и их бы выпустили; если бы они упорно все отрицали, они были бы приговорены к смерти. Такой была альтернатива, предлагаемая инквизицией своим жертвам. Как видно, все было подготовлено, ставки были сделаны еще даже раньше, чем начались сами аресты, о которых мы сейчас расскажем.
26 сентября Папа попросил короля предоставить ему новые сведения о проведении расследования. Он желал вновь взять это дело в свои руки. Его держали в неведении относительно готовящихся арестов. Ногаре был полон злобы на Папу за то, что тот отказался принять его в Пуатье и не стал снимать обвинения, выдвинутые Папой Бенедиктом XI против виновника нападения на Бонифация VIII в Ананьи.
12 октября ничто не предвещало неотвратимой развязки: Жак де Моле, великий магистр ордена Храма, присутствовал на похоронах принцессы Екатерины де Куртене, супруги Карла де Валуа и внучки Балдуина И, императора Константинополя. Великий магистр, стоя возле короля, держал один из шнуров покрова на гробе.
На следующий день, 13 октября 1307 г. все тамплиеры королевства были арестованы в одно и то же время. Этот прием был известен: точно так же поступили в 1291 году с ломбардскими банкирами, а в 1306 — с евреями.
Приказ об аресте был выполнен в точности, как о том свидетельствует письмо, герцога Брабантского к королю: «Мы прекрасно поняли, как вы приказали поступить с делом тамплиеров. Мы схватили всех тамплиеров, находящихся на нашей земле, и они находятся в нашей власти, и их имущество находится под арестом, так как вы нам повелели».
Все детали операции были тщательно проработаны. Членам комиссии нужно было изобразить обыкновенную проверку, но за ними следом должны были следовать бальи, сенешали и вооруженная охрана. Нескольким тамплиерам удалось скрыться; некоторые, как говорили, повесились или бросились вниз с башен в своих поместьях.
Жак де Моле был арестован самим Ногаре в парижском Тампле. Едва он покинул его величественные стены, как туда приехал король. Он явился, чтобы обосноваться в этой гордой крепости, где несколько лет назад скрывался, преследуемый по пятам криками мятежников. Через порог ордена Храма переступил уже не испуганный правитель, а празднующий победу деспот, только что уничтоживший тех, кто внушал ему опасения, в их собственном жилище. Филипп отдал приказ перевезти в крепость, которая отныне будет принадлежать ему, его собственную казну и архивы Франции. Казну Храма он добавил к богатствам своего рода и государственной казне, доставленной из Лувра. Его казначеи вновь взяли в свои руки управление королевскими финансами, которыми до этого момента распоряжались тамплиеры.
Для короля башня Тампля являлась символом ненавистной власти, которой обладали его враги: король ненавидел эту башню с мальчишеским пылом. Переселяясь в новую резиденцию, он приказал выкопать останки строителя башни и развеять их по ветру, как будто речь шла о еретике. Этот поступок свидетельствует о злобной мелочности короля, которого его апологеты описывают как человека уравновешенного, вдумчивого и всегда владеющего собой.
Гильом де Ногаре поспешил оправдать в глазах народа неожиданные меры, принятые Филиппом Красивым. Он обратился к клирикам и народу с воззванием, дабы подчеркнуть тот факт, что король всего лишь подчинился воле Гильома Эмбера, главного инквизитора Франции. Ногаре не исполнял мнения Папы, но дает понять, что понтифик согласен с королем. Таким образом, он лгал, чтобы утихомирить первые всплески волнения, вызванного поступком, представлявшимся беззаконным в глазах этих простых людей, которые, несмотря на свое предубеждение против ордена Храма, обладали чувством справедливости. «Государственные интересы», значение которых в это время понималось еще смутно, не могли возобладать над привилегиями, которыми пользовались люди Церкви.
Его послание отличалось особой напыщенностью. Оно начиналось со следующих слов: «Прискорбное дело, горестное дело, злодеяние, о котором ужасно подумать, и страшно услышать, отвратительное, гнусное, омерзительное и нечеловеческое достигло наших ушей, заставив нас содрогнуться от ужаса».
И Ногаре с очевидным удовольствием описывает все то, в чем упрекали тамплиеров, начиная с отречения от Христа, до опущения слов в ходе церемонии освящения гостии, не забывая о противоестественных преступлениях.
На следующий день 14 октября Ногаре призывал в зал капитула собора Парижской Богоматери магистров факультета теологии, каноников, прево Парижа и других королевских чиновников. Перед лицом этого собрания «проклятая душа» — Филипп Красивый изложил историю дела и пересмотрел различные обвинения против тамплиеров.
15 октября Ногаре обратился к толпе. Он воспользовался воскресным днем, чтобы собрать как можно большее количество людей в саду королевского дворца. На этом «митинге» доминиканские монахи и королевские чиновники одни за другими брали слово, чтобы попытаться оправдать поступки, всколыхнувшие общественное мнение. Пусть тамплиеры и не вызывали к себе уважения, однако всех возмущало то, что с ними обращались как с преступниками.
Во всем королевстве королевские чиновники допрашивали пленников и описывали имущество ордена тамплиеров, чтобы управлять им от имени короля.
Во время допросов применялись пытки, и это имело самое большое значение в свете того, что за ними последовало. Действительно, обвиняемые, признавшись в чем-либо под пытками, не смели отказаться от сказанного, ибо в сознании людей средневековья тот факт, что кто-то вновь отрицал проступок, в котором уже признался, был чрезвычайно важен. Это означало упорствовать в своем заблуждении, a
Доказано, что действия чиновников короля отличались жестокостью. Это было началом государственной инквизиции.
Когда король испросил совета у теологов из числа своих приближенных, ему ответили, что светский судья не достаточно компетентен, чтобы разобраться в этом деле, поскольку речь идет о ереси. Король может вмешаться, только если об этом попросит церковь. Вследствие этого король не мог отобрать их имущество. В данном случае речь идет о лицах духовного звания, «не подчиняющихся судье-мирянину». Филипп Красивый согласился с мнением своих теологов и решил предать тамплиеров суду церковному. Отметим, что великий инквизитор был исповедником короля. Можно догадаться, что Гильому де Пари было нетрудно убедить своего подопечного. Паутина заговора плелась с точностью, которую вполне можно назвать дьявольской, поскольку король явным образом подчинялся… демону алчности.
Поэтому именно инквизиция будет вести процесс против ордена. А Ногаре придется иметь дело с организацией, к которой он, должно быть, питал особую ненависть: действительно, как нам сообщает Ж.
