Скучно становится читать материалы этих дискуссий. Невозможно отделаться от впечатления, что наблюдаешь ничейную позицию в шахматной игре, когда партнеры, не искушенные в теории шахмат, продолжают двигать фигуры. Этой аналогией я не хочу сказать, что не вижу смысла и в самих проблемах, и в тех конкретных исследованиях, которые с ними связаны. Проблемы существуют, они интересны, и исследования по ним осмысленны, но, когда от наблюдений переходят к выводам, полезно еще раз вспомнить о пробелах в наших знаниях. Надо представить себе и масштабы геологической истории, и объем геологической летописи. Надо осознать, как мало еще мы успели в ней прочесть и как много утратилось навсегда. Полезно вспомнить ошибки наших предшественников и то, как они настаивали на взглядах, кажущихся нам теперь наивными.
Поразмышляв не спеша обо всем этом, мы поймем, что еще не доросли до окончательных выводов, что прочесть полуистлевшие и разрозненные страницы можно и так и этак. Конечно, трудно действовать, не имея хорошей рабочей гипотезы. Против рабочих гипотез, пусть одной, кажущейся наиболее приемлемой, нет смысла и возражать. Принимать же гипотезу за нечто окончательно установленное — не выражение принципиальности и не научная смелость, а лишь выражение самоуверенности.
Глава Х
ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ
Прочтя предыдущую главу, одни из читателей могут сказать, что я сгущаю краски и преувеличиваю трудности реконструкции далекого прошлого. Ведь, несмотря ни на какие трудности, мы очень много узнали об истории Земли и жизни на ней. Другие читатели могут сделать вывод, что если все так сложно, то где гарантия истинности сказанного в первых восьми главах книги. Да и вообще стоит ли тратить время на реконструкцию прошлого, если все выводы ненадежны?
Мне бы не хотелось, чтобы меня поняли таким образом. Я как раз старался показать, но, может быть, сделал это не лучшим образом, что расшифровка истории не только возможна, но и необходима.
С расшифровкой истории все обстоит как с познанием вообще. Исследовательская работа теряет смысл или становится разделом технологии, если ученый не верит в свою способность накапливать частицы истины. И при этом он будет неосторожен, если решится перечислять, какие истины им установлены. Так, в общежитии мы знаем, что есть долгожители, но всегда рискованно предрекать долгую жизнь молодому человеку. Кто знает, как повернется его судьба! Среди научных истин есть будущие долгожители, но рискованно называть ту, которой предстоит долгая жизнь. Мы уверены, что каким-то из нынешних идей предстоит сохраниться в веках, но каким — об этом узнают наши потомки.
Смысл занятия историей не только в ее научной необходимости. В конце концов обращение к истории удивительно интересно. Профессиональные палеоботаники (сужу об этом по себе) часто забывают, что перед ними остатки давно ушедших живых существ. Думаю, что этим грешат все исследователи прошлого. Привычная рутинная работа с образцами, химикалиями, аппаратурой, описаниями разрезов приводит к тому, что теряется ощущение документов прошлого. Так врач, выслушивающий массу пациентов, порой перестает видеть в них живых людей с их болью, переживаниями и заботами. Но это плохой врач. Хороший обо всем этом не забывает.
Палеоботаник тоже никогда не должен забывать, что тот лист, оттиск которого остался на плитке сланца, когда-то прорезался из почки, рос, был зеленым и трепыхался на ветру. По его жилкам текли соки, он ловил солнечный свет. Потом все кончилось. Лист расстался с веткой, немного пролетел и упал в воду. Его затянуло илом. Миллионы лет он лежал в темноте, пока при ударе молотка не увидел снова солнечный свет. Специалист должен заставлять себя помнить обо всем этом и видеть зелень в обугленном остатке листа, теплое, голубое море в пласте известняка. Палеонтолог должен почаще приглядываться ко всему, что еще живет. Лишь положив рядом отпечаток и только что сорванный лист, осознаёшь, как много ушло и как интересно все это восстановить.
С тем, что это интересно, мало кто будет спорить, но надо ли? Палеонтолог, очутившийся в незнакомой компании неспециалистов, часто слышит вопрос: «Зачем все это изучать?» Надеюсь, что хотя бы частью я ответил на него в предыдущих главах. Палеонтология настолько тесно связана с геологией, что в нашей стране палеонтологов готовят только на геологических факультетах.
Труд палеонтолога часто незаметен, как труд хорошей домашней хозяйки. Недальновидные работники геологической службы не раз предпринимали поход на палеонтологов, лишая их условий для работы. Известны случаи, когда на палеонтологических исследованиях экономили тысячи рублей, а потом теряли миллионы, поскольку листы геологической карты оказывались непригодными для поисковых работ, а глубокие и дорогостоящие скважины не помогали разобраться в геологическом строении района.
Я совсем не уверен, что люди становятся палеонтологами, имея в виду только практический смысл палеонтологии. Если человека действительно интересуют ископаемые животные и растения, то именно этот интерес и приводит его в палеонтологию, а к практическим потребностям он подстраивается потом. Космонавт К. П. Феоктистов говорил на одной из пресс-конференций: «Я убежден, что, готовясь к плаванию на своих каравеллах, Христофор Колумб в какой-то степени втирал очки королю и королеве, когда говорил о заокеанских сокровищах… Он просто искал и хотел найти нечто новое. Любознательность и любопытство были и остаются одним из важнейших рычагов человеческого прогресса».
Приложение. Таблицы
Фиг. I. Проблематичный организм алданофит (Aldanophyton) из нижнего кембрия Сибири; образцы из коллекции проф. А. Р. Ананьева (хранятся в музее Томского университета)
Фиг. II. Спороподобные микроскопические оболочки из верхнего докембрия (венда) Приднестровья (левый ряд) и кембрия Прибалтики (правый ряд); случайные складки имитируют трехлучевую щель; длина линейки — 10 микрон (фотографии Н. А. Волковой)
