Кристина осталась одна. Интересно, подумала она, каким было самое страшное из слышанных им признаний? Местные скандалы… Подростковая беременность… Супружеская измена… Убийство в ночь с пятницы на субботу?
Из-за чего такой человек, как он, остается на своем посту? Может, ему нравится его положение, статус, ведь врачи и священники в провинции — всегда важные люди. А может, он, как и она сама, тоже от чего-то бежит? Как только что убежал от нее; как будто вдруг испытал стресс и понял: с него хватит.
Священник вернулся и закрыл за собой дверь.
— Скоро жена принесет нам чай, — сообщил он, садясь.
Кристина не знала, как лучше продолжить.
— Я вас огорчила?
Он ненадолго задумался перед тем, как ответить, как будто ему трудно было подобрать нужные слова.
— Меня огорчает мир в целом… общество… которое позволяет таким, как вы, сбиться с пути.
— Иногда все мы сбиваемся с пути.
— Но не все становятся заложниками секс-индустрии. — Он махнул в ее сторону рукой; его жест словно включал все, был всеобъемлющим. — Почему это стало необходимым?
— Вы — второй человек, который за последние несколько месяцев задает мне такой вопрос.
— Второй?
— Первым был один детектив в Кейптауне. — Вспомнив о нем, Кристина улыбнулась. — Его фамилия Гриссел. У него были взъерошенные волосы. И добрые глаза, но они как будто видели тебя насквозь.
— Вы сказали ему правду?
— Почти.
— Он был вашим… как это у вас называется?
— Клиентом?
Кристина снова улыбнулась.
— Да.
— Нет. Он был… просто… ну, не знаю… каким-то потерянным, что ли?
— Понятно, — кивнул священник.
В дверь негромко постучали, и ему пришлось встать, чтобы принять поднос с чашками и чайником.
5
Инспектор уголовной полиции Бенни Гриссел открыл глаза. Перед ним стояла жена; одной рукой она трясла его за плечо и горячо шептала:
— Бенни… ну, Бенни, просыпайся же!
Он лежал на диване в гостиной; то, что он лег на диване, он еще помнил. Должно быть, здесь он и уснул. Ноздри его уловили аромат кофе; голова болела и кружилась. Рука, на которой он лежал, онемела под тяжестью тела.
— Бенни, нам надо поговорить.
Он застонал и попытался сесть.
— Я сварила тебе кофе.
Он поднял голову и увидел озабоченное лицо Анны. Она стояла склонившись над ним.
— К-который час? — с трудом выговорил он; голосовые связки ему как будто не повиновались.
— Пять часов, Бенни. — Жена присела на диван рядом с ним. — Выпей кофе.
Поскольку правая рука затекла, он взял кружку левой. Кофе был горячим; ладонь обожгло.
— Сейчас еще рано, — заметил он.
— Мне нужно поговорить с тобой до того, как проснутся дети.
Он уловил нечто необычное в ее голосе. Он выпрямился и расплескал кофе на брюки — как оказалось, он заснул не раздеваясь.
— Что я такого натворил?
Анна ткнула указательным пальцем себе за спину. На столе, у тарелки с нетронутым ужином, стояла бутылка «Джека Дэниелса». Пепельница была переполнена; у барной стойки валялись перевернутые табуреты, на полу он разглядел осколки разбитого стакана.
Он отпил кофе. Горячая жидкость обожгла язык и нёбо, но не смогла перебить мерзкий привкус перегара.
— Извини, — прохрипел он.
— Твои извинения меня больше не устраивают, — ответила жена.
— Анна…
— Нет, Бенни, хватит. Больше я на это не пойду, — без всякого выражения произнесла она.
— Господи, Анна!
Он протянул к жене руку, увидел, как дрожит рука. Алкоголь еще не до конца выветрился. Когда он попытался положить ей руку на плечо, она отстранилась. Только тогда он заметил, что губы у нее распухли и уже начинают приобретать багровый оттенок.
— Все кончено. Семнадцать лет! С меня хватит. У всякого терпения есть предел.
— Анна, я… это все виски, ты ведь понимаешь, я не собирался делать ничего плохого. Бога ради, Анна, ты ведь понимаешь, что вчера это был не я…
— Бенни, вчера ночью твой сын помог тебе встать со стула. Помнишь? Знаешь, что ты ему сказал? Ты помнишь, как ты ругался и богохульствовал, пока у тебя не закатились глаза? Нет, Бенни, ничего ты не помнишь — и не вспомнишь никогда. Знаешь, что он, твой сын, сказал тебе? Когда ты валялся с разинутым ртом и храпел, а от тебя разило спиртным? Знаешь? — Она готова была расплакаться, но сдерживалась.
— Что же он сказал?
— Он сказал, что ненавидит тебя.
Гриссел задумался.
— А Карла?
— Карла заперлась в своей комнате.
— Анна, я поговорю с детьми, я все исправлю. Они знают, что я пью из-за работы. Они знают, что на самом деле я не такой…
— Нет, Бенни.
Он уловил в ее голосе нотки какой-то обреченности, и сердце у него сжалось.
— Анна, не надо!
Она даже не взглянула на мужа. Кончиком пальца провела по вспухшей губе и отошла от него.
— Именно так я и говорила им всякий раз, оправдывая тебя: во всем виновата его работа. Он хороший отец, просто у него работа такая, вы должны понять. Но больше я тебе не верю. И самое главное, дети тебе больше не верят… Потому что это все-таки был ты, Бенни. Ты! Другие полицейские тоже каждый день сталкиваются с похожими вещами, но не напиваются в стельку. Они не орут, не ругаются, не ломают мебель и не бьют жен. Все кончено, Бенни. Окончательно и бесповоротно.
— Анна, я брошу пить, ты знаешь, я ведь уже бросал. Я могу бросить… Ты знаешь, что это в моих силах.
— Да, ты бросал, а как же… На сколько тебя хватило — на шесть недель? Да, шесть недель — твой личный рекорд. Но моим детям этого мало. Они заслуживают большего. Да и я… я тоже заслуживаю большего.
— Наши дети… Наши…
— Пьяница не может быть отцом.
Его затопила волна жалости к себе. Страх.
— Анна, я ничего не могу поделать! Я ничего не могу поделать! Я слаб, ты нужна мне. Прошу тебя, вы
