— Башлык. Возьмите, пригодится.
— А не тяжело будет? — спросил Андрей.
— Лучше маузер оставьте, ограничьтесь вальтером, — вновь нахмурился Просперо.
— Ладно, беру. Ну что, вроде укомплектовались? Теперь что?
— Вот еще сумка. Тут всякие хозяйственные мелочи. Плюс мандат за подписью Ленина, как заказывали. Бумага примерно того периода, чернила тоже. Печать Реввоенсовета РСФСР, подпись — от настоящей графолог не отличит. Теперь запаситесь едой, и можно в дорогу. Только лучше перед перемещением не ешьте, вывернуть может. — Он обернулся к интеркому, щелкнул кнопкой, негромко проговорил в черную решеточку: — Сергей, забирайте.
Провожатый возник мгновенно, будто ждал за дверью, подхватил тюк с отобранной одеждой и повел Андрея дальше. Остановились они возле распашных стеклянных дверей, из-за которых тянуло вкусным.
— Тут у нас столовка, — пояснил Сергей. — Можете сейчас поесть, можете с собой чего взять. Идете? Тогда я пока это в переодевалку отнесу.
Андрей кивнул и потянул на себя дверь. «Столовка» носила на себе следы советского прошлого и высокотехнологичного… будущего? Кстати, а почему они в будущее не отправляют, только в прошлое? Или, может, отправляют, да никому особо не говорят? Да и ладно, нечего перед поездкой себе голову забивать.
Следуя совету оружейника, он не стал ничего есть, взял с полки лишь стакан пахнущего детством компота из сухофруктов. Отхлебнул немного и поставил на стол. Пошел в дальний конец. В специальный мешочек набрал энергетических батончиков, а в обнаружившийся в походной сумке термос, удачно замаскированный под походную офицерскую флягу, налил горячего чая. Вышел в коридор.
Сергей опять ждал его, привалившись к стене и что-то строча двумя пальцами на мобильнике. Не иначе, эсэмэску любимой.
— Кстати, а современные вещи с собой брать можно? — поинтересовался Андрей, проходя мимо него в переодевалку.
— Можно. Главное, чтоб не превышали установленного веса, — ответил провожатый.
Андрей зашел в гостевую комнату. Там имелся шкафчик, небольшой, но сделанный из очень толстой стали. Мало ли какие ценности ВИП-клиент захочет тут оставить? На привинченной к стене вешалке уже были развешены части его будущего обмундирования, рядом несколько пустых крючков. Хочешь — одежду так оставляй, хочешь — в шкафчик запри.
Андрей уселся на одну из скамеек и неторопливо, со вкусом переоделся, привыкая к каждой вещи. По молодости он немало ходил в разные походы и знал, сколько неприятностей могут доставить натирающий ногу носок или тесные трусы. Но, к его удивлению, все вещи словно на него и сшиты были. Неужели обмеряли на проходной хитрым объемным лазером? Или узнали его параметры через карточку, или у них тут запас хранится на все случаи жизни, как в павильоне киностудии?
Осознав, что тянет время, он надел гимнастерку, сунул ноги в унты, накинул на плечи полушубок, сверху башлык. Закрыл шкафчик и, комкая в руках шапку и походную сумку, вышел в коридор. При себе он оставил только часы и мобильник. По первым, понятно, время определять, а второй зачем — неясно. Умом он понимал, что сотовая связь вряд ли отыщется в 1920-м, но без него Андрей чувствовал себя как-то вовсе уж сиротливо.
Сергей вошел, оглядел его медведеподобную фигуру, цокнул языком.
— Что, хорошо? — поинтересовался Андрей.
— Увидел бы в лесу, обос… Испугался бы, — ответил проводник. — Прям вылитый…
Кто вылитый, он уточнять не стал, да и Андрею было неинтересно. Проводник вышел в коридор, Андрей за ним. Шли, пока не остановились перед дверью, толщиной с сейфовую, с окошком из высокопрочного толстенного стекла. Дверь вела в просторный зал, посредине которого находилась странная архитектурная конструкция: купол, а внутри него круглый подиум белого цвета.
— Ну, вроде все, — сказал Сергей, когда они подошли к куполу. — Кристалл запрограммирован. Глотаете капсулу, встаете на круг и через несколько мгновений как… — Последние его слова проглотил вздох сходящихся створок.
К ним подошел лаборант — или кто он тут такой? — с подносом в руках. На подносе — блюдце, на блюдце — гомеопатическая горошина синего цвета. Неужели это и есть та самая капсула, что забрасывает в другое время?
На Андрея накатила неожиданная робость. Вся эта затея показалась чистейшей воды авантюрой. Но, привыкший брать быка за рога и все остальные органы, он шагнул к лаборанту и сжал в пальцах капсулу. А затем решительно сунул ее в рот и глотнул. Запил водой из стакана, чувствуя, как пилюля прокладывает себе путь в желудок. Шагнул сквозь открытую дверцу в куполе внутрь, услышал, как с мягким чмоканьем эту дверь за ним закрыли, подошел к кругу, взошел на него, присел, сгруппировался, как было написано в инструкции, и закрыл глаза. Ничего не произошло.
Он приоткрыл один глаз, потом другой. Все было на месте — зал, люди по ту строну прозрачного купола. Никто никуда не переместился. Вдруг показалось, что что-то мелькнуло у стены зала.
«Подстава, — подумалось ему. — Решили разыграть? Валентин сочинил историю про хронотуризм, подговорил папу устроить пропуск в какую-то лабораторию. А может, и правда на киностудию, сляпали антураж по-быстрому. Сейчас он так орлом посидит еще пару минут, и ворвутся пьяные и веселые друзья, размахивая початыми бутылками шампанского и распевая: „Хеппи бездей тебя“. А может, еще все это и на видео снимают. Вот суки!»
Он начал распрямляться. В этот момент его качнуло, тряхнуло, вывернуло словно внутрь себя и понесло куда-то. Вокруг что-то замигало. Желудок сжался, вытолкнув в горло комок горькой слизи. Голова закружилась, разноцветные пятна перед глазами слились в безумную палитру, перетекая друг в друга. Раздалось тонкое, надрывное пение флейт, переходящее в ультразвук. И когда уже казалось, что голова Андрея взорвется, звук неожиданно поутих и стал напоминать скорее вой метели. Обжигающий холод схватил за щеки, вцепился в пальцы. Что-то холодное и твердое царапнуло лицо.
Андрей пошатнулся. Протер глаза, но их снова тут же залепило. Снег? Сухой и колючий, он летел прямо в лицо почти горизонтально. Отвернувшись от снежных зарядов, он снова протер глаза. Переместился?!
Он стоял посреди заснеженного поля, края которого скрывались за снежной пеленой. Только угадывались впереди темные очертания верхушек деревьев на фоне клубящегося тучами неба. Порывшись немеющими пальцами в сумке, он вытащил меховые рукавицы и натянул их, попутно глянув на часы. 14:22, но это московское. А тут-то сколько? Он, помнится, заказывал десять вечера. Перевести или так оставить и отнимать когда надо? Или прибавлять? Черт, потом соображу. Блин, а холодно-то как… Это в городе в феврале от офиса до машины можно в кашемировом пальто без шарфа добежать, а тут… Хорошо, Просперо предупредил. «Ладно, поздно уже об этом думать, — решил он, — вернусь — отогреюсь».
Он неуклюже расправил накинутый на плечи башлык, надел капюшон на шапку, обмотал шею и подбородок свободными концами и, приложив руку козырьком к глазам, попытался осмотреться — как по заказу, снег почти прекратился. Ага, огоньки, дымки над трубами. Недалеко совсем.
Значит, и до места диверсии недалеко. И локомотив уже, наверное, разводит пары в Слюдянке. А партизаны, намеревающиеся его взорвать? Уже на месте? Заложили заряд? Или в лесу прячутся, или, может, вообще в деревне сидят?
Это в фильмах они без мыла и горячей воды по землянкам в глухомани прятались, а по-настоящему жили по деревням и представлялись вполне лояльными нелюбимой власти гражданами. А по ночам доставали из-под матрацев обрезы и шли воевать против тех, кому прислуживали днем. Хотя тут уже и прятаться особо не надо, наверное. Колчаковцам и их союзникам вдарили крепко, а кто остался, те жмутся к путям железнодорожным да станциям. Боятся, что натерпевшиеся за годы войны мужики на вилы поднимут. Причем своих в первую голову.
Только чего-то освещения нет ни фига. А, ну да, двадцатый же год. Эдисон уже, конечно, изобрел «лампочку Ильича», но до глухой сибирской деревни электричество еще явно не дотянули. Свечки да лучины в ходу. Ну, керосинка. Хотя нет, вон яркое что-то светится. И собаки брешут, как умалишенные. И тени какие-то мечутся по стенам. Что-то там происходит. Партизаны, что ль, уже на акцию собрались?
