кроме них, была только Аня. Остальные герои с заградителя «Громовержец» валялись под столом или на скамейках. Скулу одного из храпящих украшал синяк.
— Он полез тискаться без моего согласия, — сказала Аня. — Я этого не терплю.
— Так и надо. Молодец, товарищ женщина, — сказал революционный матрос Кошкин. — У нас полная свобода. Если ты не хочешь, тогда лапать нельзя. Назаров, за свободу. По полной!
— Погоди, дай налить, — остановил его Назаров. — Я, кстати, внимания не обратил: часовые-то у вас есть?
— Зачем, мы тут все часовые, — устало ворочая языком, сказал Максим. Он звучно ударил по столу пустой жестяной кружкой, заложил руки, за голову и захрапел, откинувшись на стену.
— Барышня, если хотите, можете не допивать, — сказал Назаров, тоже ставя на стол пустую посудину.
— Я это дело трескать научилась давно, — ответила Аня. И тотчас же опровергла свои слова, поперхнувшись самогоном.
— И что за жизнь такая? — сказала она, мелко кашляя. — Все друг за другом гоняются, покоя не дают. Мне самой житья нет. Знаешь, товарищ, может, меня Господь наказал? Помню, еще года четыре назад, когда я только пришла к мадам Розенфельд и все мне было впервой… За окном тоже светает, клиент рядом храпит, я сижу, как будто кожу содрали, будто нутро выковыряли. И кажется: ничего хуже такой жизни со мной уже никогда не случится. Задремлешь, проснешься потом…
— И сейчас вы, барышня, подремлите, — сказал Назаров. — Ну, а насчет дурной памяти… Вот тут ребята в лежку валяются. Я кое-кого помню по первому бою. Сейчас орел-орлом, а тогда пришлось штаны стирать. Занятные ребята, и в каждом странность своя была. Может, потому и выжили — не положено непростым людям от свинцовой дуры просто так загибаться. Видите, Филимон Сомов. Вроде взглянуть сейчас — для войны родился. А пришел на фронт из общества, где по графу Толстому живут. Нечаянно угодил в окопы из госпиталя. Винтовку хотел бросить. Капитан Терентьев его чуть на месте не положил, как труса. Но разобрался — не в трусости дело. Усовестил его: ребята за тебя жизнями платят. Как такой долг отдашь? Втянулся позже он в военное дело, даже капитан удивился, хотя дивиться не в его привычке.
Аня слушала, положив тонкий подбородок на руки.
— Товарищ солдатик, можно вам неудобный вопрос задать? — вдруг спросила она.
— Валяй, товарищ бабонька.
— Скажите, а вы после первого боя штаны стирали?
— А вот это, барышня, военная тайна, — улыбнувшись, ответил Назаров. — Давайте-ка до рассвета чуть-чуть соснем.
— А может, вместе соснем?
— Ты уж не обижайся, голубчик, — сказал Князь Сосницкому, — но нам скоро в путь. Ручки тебе нам связать придется. Если ты махать ими умеешь как ногами, так лучше будет.
Сосницкий вздохнул, допил бокал и безропотно вытянул руки, позволяя Дылде их скрутить.
— Кистень, к фейерверку готов? — спросил Князь.
— Все готово, — отозвался тот. От него и еще двоих бандитов, вошедших в кабинет, ощутимо несло керосином. — Когда скажешь, тогда и запалим.
— Князь, не бери грех на совесть. Отпусти советских товарищей. И купцов, — сказал Сосницкий.
— А это, голубчик, уже мое дело. Ты позаботься, как из нынешнего пекла свою шкуру унести без больших потрат. Я сейчас с тобой точу лясы, как папаша с сыночком. Но знай: не окажется твоего напарника на месте, дружба наша врозь.
— Не надоело тебе меня пугать?
— По правде говоря, надоело. Об одном думаю — как бы нам расстаться поскорее. И чтоб каждый при своем. Пошли, голубчик.
Во дворе их уже ждала открытая легковушка, вмещавшая до дюжины пассажиров. Бандиты набились в машину. Сосницкий оказался между Дылдой и Князем. Не было только Кистеня.
Наконец появился и он. И сейчас же потянуло гарью, а окна на первом этаже правого крыла зловеще осветились.
— Ну, вроде все, — сказал Князь. — Ладно, спасибо этому дому, пошли к другому.
Авто затряслось, непривычное к такому количеству пассажиров, однако сдвинулось с места и медленно покатило к воротам.
И лишь тогда в темных окнах второго этажа, еще не объятого огнем, мелькнул силуэт человека. Секунду-другую он целился вслед машине из пистолета, потом выругался, опустил руку. Человек поднял винтовку, прислоненную к подоконнику, оперся на нее, как на костыль, страшно ругаясь, заковылял по комнате, вышел из нее в коридор. Лампочки тускло светили в клубах дыма, всплывавших с первого этажа.
Ругаясь еще яростней, человек прибавил в скорости. Он добрался до пиршественной залы, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь, предварительно отскочив в сторону.
Предосторожность не была излишней. Оттуда выскочила толпа купцов и заметалась в широком коридоре, не рискуя бежать навстречу густому дыму.
Человек, стоявший у стены, поднял пистолет и выстрелил в потолок. Лишь после этого на него обратили внимание.
— Пашка, — обратился один из них к камердинеру купца Мяснова. — Помоги нам отсюда выбраться.
— Подойди-ка, Иван Севастьянович, — сказал Павел, вынимая бумажку из кармана. — Взгляни, убедись, я сотрудник Чека.
Эта информация настолько поразила купцов, что они ненадолго забыли про пожар, однако Павел не позволил им долго считать ворон.
— Иван Севастьянович, тебе повезло сегодня. Я тебя пока не арестую, а ты окажешь мне услугу. Войди в тот коридор, иди до конца. Там кухня — выпусти прислугу. Дверь на обычном засове. А вы не мечитесь, как угорелые куры, возвращайтесь в зал и выбейте стекла. Скорей, пока и взаправду не угорели.
Опасливо глядя на пистолет в руке бывшего слуги их друга, купцы вернулись в залу и высадили рамы. Сразу стало свежее, но одновременно донесся победный шум пожара.
Показался Сергей Никодимыч. Обгоняя его, по коридору бежала кухонная обслуга.
— Марфа Игнатьевна, — приказал Павел, — выведешь гостей по черной лестнице. Там должно быть еще безопасно. А ну-ка, на месте стоять! Видите, рядом спят товарищи. Двое за руки, двое за ноги. Во дворе положить аккуратно. С наркомом и Горьким поосторожней. Ну, повторить, что ли?
Ошалелые от неожиданного спасения, купцы послушно схватили советских деятелей и потащили к выходу. Двое, которым выпало нести Максима Горького, тяжело кряхтели.
— Дядя Вася, — обернулся Павел к истопнику, — у меня для тебя персональный приказ. Быстро спускайся в подвал, посмотри, нет ли Марины в той дурацкой камере. Наверх уже не поднимайся, выходи во двор. А ты, Сергей Никодимыч, не беги, сейчас мне поможешь.
Прошло минут десять. Во дворе толпились купцы, опасливо поглядывая то на мирно храпевших комиссаров, то на чекиста-Пашку, не выпускающего наган из руки. А тот с беспокойством смотрел на здание, полыхавшее все сильнее. Время от времени всем приходилось отступать на несколько шагов.
Внезапно из-за угла показались три фигурки. Когда они вошли в освещенную зону, Павел узнал Марину и двоих незнакомцев — подростка, с жалобным оханьем придерживающего правую руку, и семенящего рядом пожилого мужчину.
— Где ты была? — крикнул он. — Откуда ты этих субъектов вытащила?
— Потом объясню. Я просидела под замком два часа и никого из наших предупредить не смогла. Ты ранен?
— Ногу прострелили, и я тоже ничего сделать не мог. Два посторонних бандита откуда-то нам на шею свалились, потом Князь со всем золотом утек. Операция сорвалась, ко всем чертям собачьим сорвалась. Что теперь мы товарищу Дзержинскому скажем?
— Придумаем, — устало сказала Марина.
