ростки новой, социалистической культуры».
Марина воровато оглянулась, сложила «Правду» и попыталась затолкать ее в сумочку. Но быстро не получилось, мешали толстые пачки потрепанных купюр. Марина выложила их на стол, бросила газету на дно, сверху забросала деньгами, закрыла сумку и отбежала от стола к противоположной стене. Ее украшал всего один плакат, новенький и яркий, краски еще не успели поблекнуть, хоть солнце и било нещадно прямо в центр рисунка. Стандартный набор агиток тех лет: усеянное самолетами голубое небо, портрет Сталина под красным флагом, полные москвичей и гостей столицы трибуны, но все это как-то скомкано, зажато в дальний угол. А вот развернутый ветром флаг военно-воздушных сил занимает почти треть плаката, и под ним – три фигуры летчиков в форме. Они стоят в профиль к зрителю, улыбаются счастливо и смотрят прямо перед собой, туда, где написано: «Да здравствуют советские летчики!»
– Не передумала? – Марина обернулась на голос. Алексей остановился в дверях, он чуть пригнул голову, шагнул через порог и остановился. Марина посмотрела на его гимнастерку защитного цвета с петлицами из голубого сукна с красной окантовкой, перехваченную широким кожаным ремнем с латунной пряжкой, внутри которой помещалась пятиконечная звезда с серпом и молотом в круглом медальоне, потом обернулась на плакат. И снова уставилась на Алексея, осмотрела его с ног до головы: до блеска начищенные хромовые сапоги, явно пошитые на заказ, темно-синие бриджи, гимнастерка с «курицей» на рукаве, кобура из темно- коричневой кожи у пояса и потертая полевая сумка на плечевом ремне. Алексей с довольным видом вытащил из-за спины фуражку с синим околышем и блестящими латунными пуговицами, пригладил волосы и надел ее. Марина вдруг вспомнила, что летчикам в эти годы платили весьма высокое жалованье, к тому же они состояли на полном гособеспечении, которое включало в себя и усиленное питание. И как тут не вспомнишь, что летчики были одними из самых желанных женихов для девушек того времени.
– Эй, корреспондент! Ты что – боишься? – полный насмешки и напускной важности голос заставил очнуться. Марина последний раз покосилась на плакат, подошла к Алексею.
– «Шпала»? – спросила она, указывая на латунный прямоугольник в петлице. Он поблескивал под лучами светившего в окно солнца, и Марина прищурилась, разглядывая знаки различия на гимнастерке Алексея.
– «Шпала», – подтвердил тот, – может, и до ромба когда-нибудь долетаюсь. А то и до двух.
– А это за что? И это? – Марина указала сначала на медаль «За боевые заслуги», а потом на орден Красной звезды рядом с первой наградой.
– Медаль – за Испанию, а орден – за Халхин-Гол. Жалко, не успел я там повоевать как следует, сбили меня через две недели боев, – с гордостью, переходящей в досаду, ответил Алексей, – вот, тренируюсь теперь после госпиталя.
«Успеешь еще, навоюешься, – Марина не сводила взгляд с левой стороны гимнастерки Алексея. – Сколько же ему лет? Тридцать? Тридцать пять, как мне? Больше? Меньше?» Она рассматривала то лицевую часть серебряной медали с рельефным изображением винтовки с примкнутым штыком и отпущенным ремнем, скрещенной с шашкой, то рубинового цвета звезду с изображением фигуры красноармейца в шинели и буденовке с винтовкой в руках. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – близоруко сощурив глаза, прочитала она надпись, идущую по ободу щита внутри пятиконечной звезды.
– Пошли, некогда, такси ждет! – Слегка опешивший от такого внимания к своей персоне Алексей посторонился, пропуская Марину вперед.
Машина ждала у проходной, но к «эмке» они подбежали крадучись, как воры – сначала прошмыгнули вдоль забора, потом Алексей отодвинул одну из досок и в образовавшийся проход пролез первым. Марина пробралась следом и услышала, как от резкого движения треснули нитки в швах рукавов пиджака.
«Ну, все. Осталось только туфли потерять». Она попыталась собрать в хвост разлетевшиеся волосы и вспомнила, что заколка так и осталась в кабине истребителя. Горевать о потере было поздно, Алексей уже добрался до машины и открыл заднюю дверцу.
– Быстро, пока тебя никто не заметил! Ребята-механики меня не выдадут, но за остальных я не ручаюсь, – заговорщицки проговорил он.
– Сейчас, – Марина оббежала вокруг черной блестящей на солнце машины, рассмотрела блестящую решетку радиатора и круглые фары, – это же новый ГАЗ, да? Их в Нижнем собирали…
– Не в Нижнем, а в Горьком, – крикнул в ответ Алексей, – какой еще Нижний… Да поехали быстрее! – он снова злился, Марина заметила, как его глаза изменили цвет, а «черточка» на щеке грозит вот-вот исчезнуть.
– Хорошо, – она подбежала к открытой дверце, вскочила на металлическую широкую подножку и уселась в салон на жесткое заднее сиденье-диван, Алексей захлопнул дверцу и сел рядом.
– Куда едем? – скучным голосом поинтересовался таксист. Он поднял голову в светлой кепке, вытянул шею и в зеркало заднего вида посмотрел сначала на Марину, а потом на ее спутника.
– В магазин, – не дав Алексею раскрыть рта, заявила Марина, – в центральный универсальный магазин, в ЦУМ.
– К «Мюру», что ли? – переспросил таксист, и снова уставился на пассажирку.
– Да, да, поехали, – поторопил водителя Алексей, – и поскорее.
– Поскорее нельзя, есть правила дорожного движения и я должен их соблюдать. В самолете у себя командовать будете, товарищ капитан, – нудным голосом отозвался таксист и завел двигатель. Марина осматривалась по сторонам, в тесном салоне с низкой крышей было темно и почему-то холодно. Машина вздрогнула, под днищем что-то с натугой скрипнуло, и «эмка» покатила вперед.
– Простите, – не выдержала Марина и снова увидела в прикрепленном к потолку машины зеркале настороженный взгляд черных глаз водителя, – ведь это ГАЗ-М-1, созданный на основе «форда»?
– Наверное, – неуверенно отозвался таксист, и повернул руль вправо.
– Да, да, это он и есть, – не унималась Марина, – эта модель более совершенная и долговечная по сравнению с предыдущей. Скажите, здесь положения кресел уже регулируются?
– Ну да. Только передние сиденья. – Водитель уже позабыл о правилах движения, он не сводил взгляд с зеркала, и на дорогу внимания не обращал.
– Правильно. – Марина глянула мельком на Алексея – он сидел рядом, держа в руках фуражку, и смотрел на соседку, вернее, на ее коленки.
«Ну и пусть», – Марина закинула ногу на ногу и снова набросилась на водителя с расспросами:
– А электрический указатель уровня топлива есть? Где он? Ага, спасибо, вижу, противосолнечные козырьки тоже. Здорово, правда? – Она посмотрела на Алексея, и тот в ответ медленно кивнул головой.
– Еще должна быть вентиляция кузова четырьмя поворотными стеклами в боковых окнах. А вот и они, – она повернула рычажок и открыла крохотную «форточку». В салон ворвался теплый ветерок, машина шла через небольшой парк, за окнами мелькали березы и липы, ветер перегонял по проселку первые желтые листья.
– Здесь еще регулируемое по расстоянию от педалей сиденье водителя, ножной переключатель света фар, подфарники, три передачи и пепельница, – подал голос таксист, но Марина его уже не слушала.
«Эмка» остановилась, пропустила грузовик и белый, перекошенный на один бок троллейбус, водитель отпустил тормоз и вырулил на широченный проспект.
– Ух ты, и пробок нет! – На нее посмотрели сразу двое. Таксист – в зеркало, снова забыв о дороге, а Алексей попытался что-то сказать, но лишь кашлянул в кулак и промолчал. Марина сделала вид, что ей что-то понадобилось в сумочке, открыла ее и принялась копаться в пачках купюр. «Рот открывать только в самом крайнем случае» – одно из напутствий сколковского консультанта было забыто уже давно. Осталось второе – слиться с толпой. Короткая юбка мимикрии не способствовала, надо переодеться во что-то скромное и незаметное. Костюм, это будет костюм: короткий удлиненный жакет с накладными карманами и баской плюс узкая юбка с разрезом и складочками. «При центральном универмаге должен быть отдел модельных платьев, там-то я все и куплю».
Марина смотрела в окно. Мимо проносились старые деревянные и кирпичные дома, заборы, деревья, промелькнул новенький павильон станции метро «Аэропорт», и машина остановилась на светофоре рядом с шестиэтажным зданием мрачного грязно-бурого цвета. Из его открытых окон доносилась музыка, Марина знала эту песню, но никак не могла припомнить слова.
«Доходный дом Михельсона, построен в тысяча девятьсот пятом году», – вместо них память услужливо
