стран, и задумался о том, насколько личный букет каждого соответствует национальным стереотипам.
Вот Джереми, идеально вписывающийся в общепринятое представление об англичанах. Он пахнет сыростью и чуть отдает хересом, старым твидом и не справившимся с задачей шампунем от перхоти. Несмотря на теплый вечер, на нем плотные брюки, напоминающие об осени и бродящих по лесу охотниках. Он называет меня «милым мальчиком» и искренне огорчается, когда я отхожу от него к следующему гостю.
Жюль и Джим, торговцы антиквариатом из нашей деревни, как обычно возбужденно болтают и подпрыгивают.
От них, как и от большинства моих соотечественников, исходит острый, пикантный запах: смесь пронзительного одеколона с отголосками чересчур острого ланча. Чеснок, разумеется, а также анчоусы, черный перец и совсем слабый привкус аниса и лакрицы от выпитого за завтраком пастиса. Комбинация, которая заставляет меня чихнуть прямо на их белые сандалии.
Юная Линда и ее сестра Эрика из Вашингтона пахнут так же, как все американцы. Они напоминают мне свежевыстиранные рубашки, с которыми я однажды немного поиграл со скуки. Еще от них слегка припахивает средством для полоскания рта. Мне не нравится этот гигиенический букет, и я обычно не завожу тесных контактов с американцами. К тому же мне кажется, они рассматривают меня как серьезную угрозу своему здоровью.
И наконец, почтенный Ангус, старый друг Дирекции, прибывший из Шотландии. Я не оставляю надежду, что однажды он заявится к нам в килте и с отороченной мехом сумкой через плечо, но сегодня, к сожалению, он опять облачился в вытертый вельвет, пропахший пролитым виски, бордер-терьерами и сигарным пеплом.
Вот и все персонажи сегодняшнего спектакля. Интересно, дойдет ли этим вечером дело до ругани и оскорблений действием? Надеюсь, что да — я уже давно заметил, что, когда кипят страсти, вкусные куски падают на пол гораздо чаще.
Протрещав около часа, гости по команде хозяйки двигаются в столовую, а я, перед тем как отправиться под стол, успеваю доесть канапе, которые какая-то добрая душа оставила для меня на ручке кресла, и поразмышлять над поразительным ароматическим разнообразием населения нашей планеты. В настоящий момент я с нетерпением жду встречи со своим первым австралийцем.
Как я позировал
У людей имеется множество самых странных причуд — у взять хотя бы диеты, танцевальные залы, коллекционирование марок или трогательную веру в возможность заработать на акциях, — но одна из самых необъяснимых — это нежелание наслаждаться теми радостями, что дает нам прогулка. По крайней мере раз в день мы с Дирекцией отправляемся в лес на поиски приключений и здоровой физической нагрузки. Эго очень любезно и предусмотрительно с их стороны, хотя, честно говоря, иногда я предпочел бы спокойно поваляться на коврике у камина. Но им, судя по всему, эти прогулки доставляют огромную радость, и потому я тоже изображаю энтузиазм. В конце концов, лес у нас большой, и я вовсе не хочу, чтобы они в нем заблудились.
Все эти годы меня не переставала поражать их странная безынициативность во время этих вылазок на природу. Знай себе топают по тропинке — ничего не обнюхивают, не бегают кругами, не гоняют птиц, не орошают стволы деревьев, не сидят в засаде, ничего не отрывают и не зарывают, не демонстрируют ловкость, прыгая с камня на камень. Я пытаюсь за-разить их личным примером, но они изо всех сил сопротивляются дрессировке. Возможно, тут дело в возрасте. Говорят ведь, что старого человека не научишь новым трюкам.
Так вот, именно во время одной их таких прогулок и произошла встреча, давшая начало моей недолгой карьере в мире искусства. Расскажу о ней хотя бы ради того, чтобы напомнить вам старую истину: ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Мы поднялись довольно высоко по склону, и Дирекция, как всегда, тащилась далеко сзади, когда я услышал впереди какой-то треск. В надежде, что его производит кролик, я бросился вперед, продрался через кусты и, к своему разочарованию, обнаружил за ними человека, к тому же очень хорошо мне знакомого. Это была Элоиза, художница, которая будто призрак бродила по прогалинам и фотографировала сучки. На ней был характерный наряд акварелистки: струящиеся одежды, сандалии из вышитых ремешков, такой же ремень фотоаппарата и живописная шляпа. Надо полагать, она искала в лесах вдохновение, которое, по моим сведениям, вот уже несколько лет пряталось от нее. Меня художница встретила радостными возгласами.
«Ах,
Не замолкая ни на минуту, она вытащила камеру и сделала фотографию. Помню, к уху у меня пристал обрывок дикой жимолости — вероятно, именно это ее так и возбудило. Чудные они люди, эти художники.
Наконец пробившись через кусты, к нам присоединилась и Дирекция. Они тут же начали целоваться с Элоизой так пылко, точно не виделись с ней несколько лет. На самом же деле она вечно шастает к нам в дом, будто подозревает, что забыла у нас в каком-нибудь пыльном углу свою музу. Однако когда хорошо знакомые люди встречаются неожиданно, они по какой-то неведомой мне причине любят устраивать из этого целое представление. Но меня-то этот обмен любезностями нисколько не интересовал, и я уже собирался оставить их, чтобы пробежаться по интересному и очень пахучему следу, оставленному, возможно, лисой или стариной Русселем, но тут прислушался к болтовне Элоизы и остановился как вкопанный.
Когда она увидела, как я выхожу из кустов, вещала художница, и грудь ее вздымалась от волнения, ее осенило.
Это был момент истины, ослепительная вспышка вдохновения. С ее глаз упала завеса, теперь она ясно видит свой путь, и так далее все в том же роде.
Дирекция кивала и вежливо шаркала ножкой, но, видимо, как и я, ничего не понимала, и Элоизе пришлось расшифровать для нас свои загадки. Делала она это не слишком внятно, и я попытаюсь коротко перевести для вас тот бред, что нам пришлось слушать добрые десять минут. Выяснилось, что она уже давно планировала сделать серию акварелей на тему паутины — теперь стали понятны камера и фотографирование сучков, — но работа почему-то никак не шла. Добавлю от себя, что она у нее никогда не идет. Элоизу скорее можно назвать будущим, чем настоящим художником. По-моему, ее саму это совершенно устраивает: свободного времени так гораздо больше и светская жизнь нисколько не страдает.
Однако теперь, в результате озарения в кустах, она решила забросить паутину, забыть об акварелях и взяться за масло и холст — плоть и кровь всякого серьезного художника, по ее собственному выражению. Надо хорошо знать Элоизу, чтобы понять, сколько иронии кроется в этом необдуманном высказывании. Продолжая кивать, шаркать ножкой и сохранять серьезное выражение лица, Дирекция терпеливо ждала, когда же от Пикассо и Сезанна художница перейдет к сути дела.
Предприняв еще пару коротких отступлений на тему фовизма и влияния абсента на творчество Ван Гога, наша акварелистка наконец-то добралась и до своего плана. Выяснилось, что она намерена создать шедевр, большой портрет Повелителя лесов, выпрыгивающего из кустов во всем своем неукрощенном великолепии. Обычно я сразу же ухватываю суть беседы, но на этот раз мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, о чем лепечет Элоиза. Оказалось, она хочет написать мой портрет!
Мною овладели смешанные чувства. С одной стороны, мне, несомненно, льстило такое признание
