— Так точно, сэр.
— Мадден, Сонни сообщил мне, что Пангборн и Лорел должны были прилететь в Бостон, доехать оттуда до Пи-тауна и прикинуться туристами, которым страшно понравилась усадьба Парамессидеса.
— Она так называется?
— Да Несколько лет назад ее купил один грек, подставное лицо: деньги дали арабы. Теперь Уодли решил купить ее для Пэтти. Вот о чем они говорили на том обеде.
Он затянулся снова.
— Они обсуждали возможность повторного брака, — сказал он.
— С ума сойти. — Кажется, от его сигареты «паровозом» зацепило и меня.
— Знаете, почему Пэтти облюбовала себе этот домик? — спросил Ридженси.
— Она со мной не делилась.
— По словам Сонни, она уже год как положила глаз на эту усадьбу. Уодли хотел купить ее для нее — вроде того, как Ричард Бартон покупал Элизабет Тейлор бриллианты.
— А вас эти новости не расстроили? — спросил я.
— В смысле?
— Разве вы с Пэтти Ларейн не паслись на одной лужайке?
Если бы мы были на ринге, я мог бы сказать себе: это первый удар, которым я его достал. Он моргнул, и с него сразу слетела аура напористого правдолюбца. Только так я и могу описать это: словно в космосе пошерудили кочергой, и теперь там зарождалась электрическая буря.
— Эй, эй, — сказал он. — Послушай-ка, корешок. Не задавай мне вопросов о своей жене, а я не буду спрашивать о своей.
Огонек самокрутки уже тлел рядом с костяшками его пальцев.
— Я тоже хочу дернуть, — сказал я.
— Нечего скрывать, да?
— Пожалуй, не больше, чем тебе.
Он передал мне бычок, и я затянулся марихуаной.
— Ладно, — произнес он, — теперь скажи, о чем вы сегодня говорили с Уодли.
— Откуда ты знаешь?
— Можешь ты наконец понять, сколько у меня в городе осведомителей? Этот телефон, — похвастался он, — звонит, как в хорошем магазине.
— Чем ты торгуешь?
— Я торгую вычеркиванием имен из полицейских списков, — сказал он. — Торгую снятием мелких обвинений. Знаешь что, Мадден, иди и подрочи, а когда обтрухаешь себе все штанишки, приходи сюда к нам, настоящим ребятам, и расскажи своему другу Элвину, чего Уодли хотел от тебя сегодня на пляже.
— А если не расскажу?
— Это будет похуже, чем бракоразводный процесс в Тампе.
— Думаешь, ты хитрее меня?
— Я больше работаю.
Я обнаружил, что хочу рассказать ему. Не от испуга (ты слишком далеко улетел, говорила мне марихуана, чтобы бояться кого бы то ни было), а ради любопытства. Я хотел знать, что он из этого извлечет.
— Уодли, — сказал я, — сообщил мне, что они с Пэтти Ларейн борются за покупку этого дома.
Ридженси присвистнул.
— Уодли хочет надуть то ли тебя, то ли Пэтти Ларейн. — Он быстро взвесил в уме разные варианты, точно компьютер — я почти услышал это тр-р-р-клик-дик-пик. — и сказал: — А может, и обоих.
— У него есть на то причины.
— Не скажешь ли мне, какие?
— Несколько лет назад, когда мы все жили в Тампе, Пэтти Ларейн хотела, чтобы я его убрал.
— Да ну!
— Послушай, не надо скромничать, — сказал я. — Неужто она тебе об этом не говорила?
У него было слабое место. Несомненно. Он не знал, как реагировать на подобные замечания о Пэтти Ларейн.
— Я не совсем понимаю, о чем ты, — сказал он наконец.
— Проехали, — ответил я.
Это была ошибка. Он мгновенно снова набрал скорость.
— О чем еще вы говорили с Уодли?
Я не знал, рассказывать ему или нет. Мне пришло в голову, что Уодли мог записать наш разговор на пляже. Должным образом отредактированная, его пленка могла изобразить меня наемным убийцей, ищущим ангажемента.
— Уодли был озабочен смертью Пангборна, — сказал я, — и удивлен исчезновением Джессики. Несколько раз повторил, что теперь он вынужден идти на покупку дома в открытую, а это взвинтит цену.
— Он не намекнул, где может быть Пэтти Ларейн?
— Он хотел, чтобы я попытался ее найти.
— И что он за это предлагал?
— Деньги.
— Сколько?
Ради чего, собственно, защищать Уодли, подумал я. Или во мне говорят остатки нашего семейного предубеждения против откровенности с копами? Потом я вспомнил о маячке.
— Два миллиона, — сказал я.
— И ты ему поверил?
— Нет.
— Он предлагал тебе убить ее?
— Да.
— Подтвердишь это под присягой?
— Нет.
— Почему?
— Я не уверен, что он не шутил. Кроме того, я ведь все равно отказался. Я еще в Тампе понял: для таких серьезных вещей у меня кишка тонка.
— Где я могу найти Уодли?
Я улыбнулся:
— Спроси у своих стукачей.
— У каких именно?
— Тех, что в коричневом фургоне.
Он кивнул, словно я сделал хороший ход в шахматной партии.
— Я тебе честно скажу, — произнес он, — они не знают. Он просто встречается с ними то тут, то там.
— На чем он приезжает?
— Он связывается с ними по радио. Назначает встречу. А сам приходит туда пешком. Потом уходит, тоже пешком.
— И ты этому веришь?
— Ну, я пока не тряс их так, чтоб зубы стучали.
— Советую потрясти.
— Осведомителей калечить нельзя — заработаешь себе дурную славу. Кроме того, я им верю. Именно так Уодли и стал бы себя вести. Он хочет, чтобы люди видели в нем профессионала.
— Может, ты не слишком стремишься разыскать Пэтти Ларейн?
Чтобы продемонстрировать свое спокойствие, он разыграл небольшую сцену. Взял окурок, выпотрошил его большим пальцем, скатал в маленький бумажный шарик и закинул себе в глотку. Нет оснований для тревоги, говорила его улыбка.
