И тем не менее я тоже в известной степени одержим Гитлером. Пусть это и одержимость совершенно иного рода. Когда я думаю о том, что собираюсь поведать читателю все, что знаю, меня охватывает волнение, какое испытывает человек, вознамерившийся в глухой ночи броситься с отвесной скалы в чернильно-черную воду.
Однако давайте условимся, что вначале я буду делиться с вами информацией крайне осторожно — и только в той мере, в какой она была доступна в 1938 году члену спецподразделения СС.
Пока вам хватит и этого. Речь идет о частностях, связанных с его семейными корнями. В особом отделе IV-2a, как я уже написал, царила обстановка невероятной секретности. Да и как же иначе? Нам ведь вменялось в обязанность, задавая свои вопросы, искушать сокровенные глубины. Мы жили в постоянном страхе наткнуться на ответы, способные в своей смертельной ядовитости поставить под угрозу само существование Третьего рейха.
С другой стороны, мы были облечены особым доверием. Стремясь нарыть факты, пусть и факты опасные, мы исходили из того, что всегда сможем подкорректировать их таким образом, что их обнародование вызовет у населения дополнительный взрыв патриотизма. Хотя, разумеется, априорных гарантий того, что мы окажемся в силах управиться с каждым из наших эвентуальных открытий, не было. Мы вполне могли наткнуться на что-нибудь взрывоопасное. Чтобы ограничиться одним примером: был ли евреем дед Адольфа Гитлера по отцовской линии?
Таков был один из вопросов. Но и остальные звучали едва ли не столь же рискованно. На протяжении какого-то времени мы исследовали наполовину комический, но оттого ничуть не менее деликатный слух о
Поставленная задача была ясна. Нам предстояло удостоверить наилучшее объяснение легендарной воли фюрера — присутствие в его происхождении
Хуже того, надо было исследовать заранее отвратительную нам возможность того, что дед Адольфа Гитлера по отцовской линии мог оказаться евреем. Такой поворот событий не только полностью похоронил бы теорию Гиммлера, но заставил бы и нас самих замести следы во избежание грандиозного скандала. Беспокойство отчасти базировалось на слухе, принявшемся циркулировать в нашей среде восемь лет назад, в 1930 году, когда на стол Гитлеру легло некое письмо. Молодого человека, написавшего это письмо, звали Уильямом Патриком Гитлером, и он оказался сыном Алоиса Гитлера-младшего, доводящегося фюреру старшим (и единокровным) братом. Письмо племянничка попахивало шантажом. В нем упоминались разделяемые нами обоими семейные обстоятельства (в своей наглости парень зашел столь далеко, что подчеркнул это выражение). Написать такое письмо в Германии было бы самоубийством, но Уильям Патрик на тот момент жил в Англии.
Что же это, однако, за «разделяемые обоими обстоятельства»? Уильям Патрик Гитлер имел в виду бабку фюрера, Марию Анну Шикльгрубер. В 1837 году она родила сына Алоиса. Живя и на момент рождения сына, и впоследствии в жалкой деревушке Штронес, в австрийской провинции Вальдфиртель, Мария Анна на протяжении многих лет получала небольшое, но регулярно выплачиваемое пособие, как считали ее близкие, от предполагаемого, но так и оставшегося неизвестным отца ребенка.
Как раз этому ребенку и суждено было стать отцом Гитлера. Адольф родился лишь в 1889 году и пришел к власти только в 1933-м, и на протяжении всего этого времени в Штронесе поговаривали о том, что пособие поступало Марии Анне из главного города провинции, Граца, от некоего богатого еврея. Согласно этой истории Мария Анна работала у еврея служанкой и, только забеременев, вернулась в родную деревушку. Когда она понесла младенца крестить, священник записал его в приходскую книгу как незаконнорожденного, что, впрочем, было в тех краях более чем распространено. В конце концов, Вальдфиртель слыл самой нищей провинцией во всей Австрии. Сто лет спустя, после аншлюса, в 1938 году, меня послали туда в командировку, и сделанные на месте открытия оказались, мягко говоря, обескураживающими. И хотя сейчас все еще не время открыть читателю, как именно мне удалось узнать то, что я узнал, поделиться своими выводами я уже вправе. Хватит с вас пока и этого. В дальнейшем, надеюсь, я наберусь смелости поведать о большем.
Вальдфиртель, расположенный на северном берегу Дуная, край красивых высоких сосен. Само его название переводится буквально как «лесные края», и лесные чащобы тут особенно черны но контрасту с зеленью колосящегося то здесь, то там луга. Почву здешнюю, однако же, плодородной не назовешь. Поэтому деревушки в равной мере утопают в грязи и в нищете. В те далекие годы Гидлеры (позже ставшие Гитлерами) жили в довольно крупном и сравнительно зажиточном селе под названием Шпиталь, тогда как находящиеся с ними в родстве Шикльгруберы — в уже упомянутом Штронесе, буквально заваленном грязью, с единственной улочкой и двумя десятками крытых дранкой хижин. Если в Штронесе отовсюду несло свинарником, то в Шпитале респектабельно пахло конским и коровьим навозом. В конце концов, многим здешним пахарям приходилось месить грязь, самолично впрягшись в плуг. Месить грязь разной степени проходимости: слои ила, густого, как лава; гравий, ручейками того же ила пронизанный; растекшийся в лужу навоз; твердый камень; грязь пополам с корягами и просто суглинок. Ничего удивительного в том, что в Штронесе не было даже церкви. Здешним прихожанам надо было ходить в соседнюю деревушку Дёллерсгейм. Там в приходскую книгу и была внесена запись: «Алоис Шикльгрубер, мужского пола, католик» и (как нам уже известно) «незаконнорожденный».
Марии Анне, родившейся в 1795 году, было, когда она произвела на свет первенца Алоиса, сорок два года. Происходя из семьи, в которой было одиннадцать детей (пятеро к тому времени уже умерли), она вполне могла вступить в интимную связь с кем-нибудь из собственных братьев. (Гиммлера это, разумеется, вполне бы устроило, поскольку ее незаконнорожденному сыну Алоису суждено было, повторяю, стать отцом Адольфа Гитлера) В любом случае, несмотря на удручающее убожество, в котором жили родители Марии Анны, ближайшие пять лет ей с сыном предстояло провести в одной из двух клетушек, на которые была поделена хижина ее отца. Таинственного происхождения деньги, поступающие пусть и мелкими порциями, но регулярно, помогали всему семейству Шикльгруберов удерживаться на плаву.
Вопреки общему стремлению найти следы внутрисемейных интимных связей мы не имели права сбрасывать со счетов и богатого еврея из Граца. Как выяснилось, исследования, аналогичные нашим, уже были предприняты в 1930 году, то есть восемью годами ранее. Гиммлер сообщил нам, что фюрер, едва ознакомившись с письмом племянника, тут же переслал его нацистскому юристу Гансу Франку. Гитлер стал канцлером только в 1933 году (о чем многие успели забыть), а Ганс Франк уже в 1930-м потихоньку прогрызался, как червь-шелкопряд, в ближний круг будущего вождя нации.
Франк предстал гонцом, приносящим дурные вести, во всем, что касалось беременности Марии Анны. Совершенно очевидно, объявил он, что отцом ребенка является девятнадцатилетний сынок преуспевающего купца по фамилии Франкенбергер, который таки был евреем. Звучало это весьма правдоподобно. В то время отпрыски многих богатых семейств получали первый сексуальный опыт в объятиях домашней прислуги. Для чего ей абсолютно не требовалось быть одного с ними возраста, хотя бы приблизительно. Буржуазная мораль в более или менее крупных городах вроде того же Граца воспринимала подобную инициацию как вполне допустимую, хотя и не обсуждаемую вслух практику. Считалось, что молодому парню куда приличнее путаться со служанкой, чем ходить к публичным девкам или заводить интрижку с девушкой из бедной семьи.
