несколько визитов будущим соседям и задал им кое-какие вопросы. Они с ним не откровенничали. Другого он, впрочем, и не ждал. Ферму он мог и не купить, а вот дурными отзывами о ней, услышанными от соседей, с ее нынешним хозяином поделился бы непременно. Так что Алоису рассказывали только хорошее: землица добрая, скота немного, зато кур как грязи, свинья-рекордистка, плодовый сад, ну и, разумеется, орех — это, считай, пусть и раз в году, легкие деньги.
Алоис не снизошел до того, чтобы принять эти отзывы на веру. Равно как и до того, чтобы не поверить им. Ему понравилась ферма, ему захотелось заполучить ее. Он прекрасно понимал, что какой-то подвох тут имеется, и подвох тут, конечно же, имелся. Начать с того, что у прекрасной дойной коровы, как ее расписали, тут же обнаружились проблемы с выменем.
С этим он и пришел в фишльхамскую пивную. Тут уж ничего не поделаешь. Ему надо было расспросить об окрестных ветеринарах и, воспользовавшись болезнью скотины как поводом, разузнать кое о чем другом. Да и себя показать, чтобы его не считали удалившимся на покой городским идиотом. Так что он внимательно выслушал все, что ему настороженно поведали о ветеринарах, не услышал ни одного отзыва, на который мог бы всецело положиться, и перевел разговор на свою землю.
Услышав, что Алоис высадил картофель, крестьяне неловко переглянулись. И тут же дали ему понять, что куда предпочтительнее была бы свекла.
«Я так и планирую отвести под свеклу акр. Но не на первый год. Нельзя же все сразу».
Они покивали. Земля и работа. Да. Самая древняя парочка на всем белом свете. За двумя зайцами погонишься…
Народ в пивной собрался необщительный. Алоису пришлось битый час разглядывать голые бревенчатые стены и ерзать на грубой скамье (из нее, как назло, торчал сучок), прежде чем один из собеседников, объясняясь более чем туманно, «обмолвился», что на земле, в которую Алоис посадил картошку, можно выращивать только свеклу. Потому что в прошлом году там сеяли пшеницу. Тут они заговорили о различных сортах пшеницы, употребляя совершенно незнакомые ему термины, и понял он лишь одно: речь идет не только о прошлом годе, но и двух предшествующих. Как знать, не истощена ли почва. Этого они, правда, не сказали; они попыхивали трубками, они пили пиво, и вид у них при этом был невыразимо унылый. Хуже всего было, однако, то, что, как он понял, огорчали их не его неизбежные убытки, а то, что земле пришлось претерпеть надругательство от простофили богача, возомнившего себя земледельцем.
В пивной скверно пахло, вернее, запахло. Алоис так и не смог определить, что это за смрад смешивается с пивным духом и откуда идет. Скисшее молоко? Подсохший навоз? Куча компоста прямо за дверью?.. Сильнее всего ему не нравилось то, что здесь категорически не пахло крепким алкоголем, да и за столами не было никого хоть сколько-нибудь под мухой.
И все же вечер не прошел впустую. Алоис услышат имя пчеловода, живущего в Хафельде. Да и прогулка на обратном пути выдалась довольно приятной. Августовская луна, большая и круглая, как апельсин, сияла в небе. Наконец-то Алоиса «догнало» и выпитое пиво. Должно быть, нынче вечером все эти кварты он опроки-дыват себе в глотку только затем, чтобы захмелеть по дороге домой. На обочине он с удовольствием и не спеша помочился.
На следующее утро он, однако же, опять впал в уныние. Неудача с тремя акрами под картошку будет теперь преследовать его еще долго. Должно быть, он не соберет и половины урожая, на который рассчитывал изначально. Вчерашние собутыльники (которые теперь для него смердели тою же не пойми какой дрянью, что и вся пивная) были правы. Три года под пшеницей истощили землю. Он понимал это, извлекая из почвы то там, то здесь откровенно невзрачные клубни. К тому же у него начало покалывать в боку. И вроде бы учащенно забилось сердце. Ему показалось, будто оно ни с того ни с сего принялось рваться в мозг… Да и голова тут же разболелась.
Решив тем не менее выкопать из земли урожай (каким бы жалким тот ни оказался) и продать его на рынке в Фишльхаме, он в конце концов нанял на целую неделю батрака — туповатого парня, проку от которого было не больше, чем от Алоиса-младшего. И кстати об Алоисе — как знать, не вырастет ли он самым настоящим преступником? Такому прямая дорога в какой-нибудь Иностранный легион… Мрачные мысли, но не лишенные известной отрады… В молодости из самого Алоиса мог бы получиться превосходный солдат, готовый выполнить любой приказ… Или его опасения напрасны? В этом мальчике было нечто дикое — куда более дикое, чем в самом Алоисе. Не потому ли каждый их разговор кажется теперь обменом словесными ударами на поле брани перед смертельной схваткой?
Батрак был туповат, но это не помешало ему воровать картошку. Правда, Алоису даже не удалось доказать, что кража имела место. Неважно почувствовав себя однажды за полдень, он послал батрака на рынок, и тот принес оттуда меньше денег, чем следовало бы. Отщипнул чуток себе. Вне всякого сомнения.
Затем заболела и подохла рекордистка. Анжела была безутешна. Алоис и не предполагал, что двенадцатилетняя девочка способна на такие долгие и бурные рыдания.
Началось все с того, что огромная красавица свинья стала чересчур раздражительной. Причем дела шли все хуже и хуже день ото дня. Анжела так разволновалась, что Алоису пришлось, поступившись собственной гордостью, обратиться за советом к трем ближайшим соседям. И как раз тут ему поневоле вспомнилось деревенское правило, преподанное старым Непомуком. Когда речь идет о сельском хозяйстве, нельзя придерживаться никаких рекомендаций, особенно если тебе пришлось столкнуться с внезапной напастью. Даже лучшие друзья посоветуют разное… И, конечно же, так оно и вышло. У каждого из крестьян, к которым он обратился, нашлись собственные мысли о том, как лечить свинью. Ну, конечно же.
Трое соседей последовательно предложили рвотное, бандаж и слабительное. Все трое ошиблись. Свинья начала задыхаться, истекла кровью и сдохла. Все трое предполагали, что хворь может обитать лишь в желудке или в кишечнике. Да и чему еще болеть у свиньи? У свиней ведь не бывает чахотки, не правда ли? Особенно у таких жирных. Может быть, все же что-то другое. Даже ветеринар, которого позвали, когда Роза уже подохла, пробормотал нечто невразумительное. Наверное, легкие, но он бы за это не поручился.
Приглашение ветеринара стало для Алоиса дополнительной карой. Платить приличные деньги за визит к дохлой свинье? И зачем? Только потому, что ему захотелось узнать причину смерти. Но и это его желание — сущий идиотизм! Он ведь не собирается заниматься свиноводством; в ближайшей перспективе, как минимум; но все равно ему необходимо было узнать. И тут он увидел, что ветеринар — если, конечно, он достоин столь высокого звания — ставит диагноз post mortem[5] с такой же приблизительностью, с какой толковали о хворях свиньи соседи. Понадобятся, объяснил он Алоису, дополнительные расходы на лабораторное исследование, которое может быть проведено только в Линце. А вот это уж к черту! Такая трата была бы попросту непристойной. А теперь, помимо всего прочего, ему пришлось похоронить свинью целиком. У него было искушение срезать самые сочные ломти мяса, но Алоис ему не поддался. Предоставленный самому себе, он наверняка так и поступил бы: в конце концов, где у свиньи окорока, а где легкие? Но ветеринар в этом вопросе оказался как раз категоричен: «Не рискуйте, господин Гитлер. Мясо этого животного есть нельзя!»
Да, именно так и высказался ветеринар — но не раньше, чем Алоис с ним расплатился! А тут еще Анжела с ее рыданиями. Не говоря уж о необходимости собственноручно вырыть яму для здоровенной туши.
Да, следовало сосчитать все потери. Что за доход сулит ему плохонькое картофельное поле? А если вычесть из прибытка стоимость семенного картофеля и компоста, жалованье батрака, потери из-за падежа свиньи, гонорар ветеринару, откуда взяться хоть сколько-нибудь приличной прибыли? Когда бы не орех, который, как и говорили, принес ему легкие деньги, Алоис вообще остался бы в убытке.
Конечно, подбадривал он себя, серьезные финансовые трудности ему не грозят, да и грозить не могут. Одна его пенсия вшестеро больше того, что он платил батраку. И тем не менее Алоис испытывал страшную досаду. До сих пор он не сомневался в том, что всегда сумеет распознать обман, если кому-нибудь захочется обвести его вокруг пальца. Теперь же он обнаружил, что ему всучили неважнецкую землю. Когда-то, в ранней юности, он и впрямь был крестьянином. Но сейчас повел себя как городской идиот, ничего не смыслящий в сельском хозяйстве. Все равно как если бы Клара — дело, конечно, совершенно немыслимое — вздумала изменить, спутавшись с каким-нибудь деревенским пареньком. Клара на такое не способна; это,
