в бесконечную овацию.
С «хорошим» ульем все обстояло, конечно, по-другому. Он был полон жизнью. Вес колонии увеличивался каждую неделю, соты начали наполняться медом. Из книг Алоису было известно, что рабочие пчелы начинают запечатывать соты воском, только когда содержание воды в меде сократится до двадцати процентов и даже менее того. Для того чтобы выветрить избыточную воду, они машут крылышками по многу часов ежедневно. Алоиса вновь охватило восхищение целеустремленностью, чтобы не сказать жертвенностью, этих неутомимых малышек. Подъему его настроения способствовал и тот факт, что уже подоспел первый мед — с чего бы иначе принялись пчелы, как и написано, запечатывать соты?
Облачившись во все белое, надев на голову большой, как сапожная коробка, шлем с белым забралом и нацепив перчатки, Алоис тем не менее испытывал определенную робость. В конце концов, это совсем не просто: извлечь соты наружу, проверить, как обстоит с ними дело, а затем вернуть их на прежнее место. И ни в коем случае не раздавить пчелиную матку! Такой урок преподал ему Старик, когда Алоис отправился к нему за новой королевой — взамен той, что нашла смерть в газовой камере, в какую превратился «плохой» улей.
Старик научил его и тому, как распознавать активную пчелиную матку. Это, оказывается, не слишком трудно, потому что, пока она откладывает яйца в пустые ячейки, за ней следует целая свита рабочих пчел, накрывающих каждое новое яйцо своим телом и укрепляющим его таким образом собственными выделениями. «Волшебные каменщики» — так назвал их Старик.
Алоису пришлось смириться с ролью безропотного слушателя, зато домой он вернулся не с одной пчелиной маткой, а с двумя сразу (и обе были оплодотворены прошлой осенью). Одна положит начало новой колонии в улье, подвергшемся газовой зачистке, а вторую можно будет поселить в улье, который еще до зимы смастерил сам Алоис. Часть сотов с новыми личинками, равно как и часть сотов с новым медом, ему и предстояло перенести в два пока пустующих улья. В результате все три будут обжиты, но не перенаселены, так что в каждом найдется место и для нового поколения пчел, и для нового меда. И пусть ему пришлось уничтожить одну колонию — скоро он превратится в хозяина сразу трех, и все они будут процветать, не правда ли? Разумеется, чтобы добиться таких успехов, ему и пришлось (а возможно, еще предстоит) раскошелиться.
Так или иначе, преобладающее настроение Алоиса можно было назвать осторожным оптимизмом. Настал апрель. Зацвели деревья: орех, дуб, слива, береза, вишня, тополь и яблоня. На лугу дивно запахло ранними цветами.
Алоису нравилось теперь сидеть возле ульев, рядышком с маленьким Ади, которому Клара собственноручно пошила самые настоящие доспехи маленького пасечника. Отец с сыном любовались ульями, на входе в каждый из которых пчелы выставили часовых. Каждую пчелу, возвращающуюся восвояси с грузом пыльцы и нектара, эти часовые, прежде чем пропустить в улей, самым тщательным образом обнюхивали. Порой ее не пускали вовсе, и это особенно радовало маленького Ади.
— Погляди, папа, — говорил он, — от этой пчелы пахнет не так, как надо.
Однако, невзирая на предстоящие барыши, Алоис по-прежнему скармливал всем трем колониям приобретаемый на стороне мед.
— Это для того, — пояснял он сыну, — чтобы отдача от них оказалась еще большей!
В каждом из трех ульев соты теперь располагались на пяти уровнях. И все три королевы откладывали всё новые яйца, пока рабочие пчелы от зари и до зари трудились на лугу. Каждая из маленьких добытчиц возвращалась в улей один раз в несколько минут, сбрасывала груз и улетала прочь. Алоис где-то прочитал, что два фунта меда получаются в результате сорока тысяч подобных вылетов.
Иногда он удостаивал вниманием старых пчел, проведших зиму в «хорошем» улье. Теперь они превратились в потрепанных ветеранов, если не просто в инвалидов. Особенно пострадали крылышки, но и мохнатая шерстка сошла тоже. И они, одна за другой, умирали. Каждое утро команда, образованная из новых рабочих пчел, выталкивала их трупики из улья и сбрасывала с помоста, на котором располагался пчелиный КПП, наземь. Но Алоис не испытывал сострадания. На смену умершим приходила новая поросль. И теперь он, пожалуй, получил возможность удостоить себя званием истинного пасечника. Эти новые пчелы были всем обязаны уже не Старику, а ему. На мысли о том, что все три пчелиные матки были оплодотворены еще прошлой осенью, а значит, в некотором смысле он по-прежнему возился с потомством Старика, Алоис старался не задерживаться.
Одним пригожим майским деньком, пока все три его роя без устали сновали в воздухе, Алоис заинтересовался пчелой, которая, очевидно будучи разведчицей или чем-то вроде того, выписывала на лету восьмерки.
Сигнализирует остальным, подумал Алоис. Пытается показать им что-то.
Эта мысль, понял он, была верной, потому что вскорости к выписывающей восьмерки пчеле присоединилось изрядное число товарок, и все вместе они вылетели куда-то на противоположный склон холма. Отправившись следом, Алоис обнаружил, что там за ночь распустились луговые цветы. Первая пчела и впрямь оказалась разведчицей.
И тут его охватила забытая было страсть. Всю жизнь Алоису хотелось (причем хотелось даже сильнее, чем овладеть новой женщиной) стать автором научной концепции. Втайне он мечтал открыть нечто столь удивительное и важное, чтобы его имя осталось в памяти у осчастливленного человечества на века.
И это желание никуда не делось. Поэтому он сейчас так обрадовался, решив, будто только что сделал научное открытие. Причем невооруженным глазом! Он увидел и распознал то, что тут же назвал про себя пчелиной системой сигнализации. Он мог бы поклясться в том, что поднявшаяся в воздух выше других пчела призывала подруг туда, где цветы ломились от нектара. И ни в одной из прочитанных им книг ни слова не было сказано о своеобразном воздушном танце, выписывании восьмерок. Конечно, ему было страшно заговорить об этом со Стариком, причем страшно вдвойне: во-первых, потому, что вопреки собственным надеждам он, не исключено, заново изобрел велосипед; а во-вторых, потому, что Старик вполне мог украсть у него открытие и опубликовать статью о нем под собственным именем.
Тем не менее ему еще предстояло научиться определять местонахождение пчелиной матки, поэтому без визита к Старику было не обойтись. Тот в таких вещах разбирается. Этого у него не отнимешь. Старик снял крышку с одного из собственных ульев, заглянул внутрь, нашел королеву и извлек ее голой рукой, осторожно прижав крылышки большим и указательным пальцами.
— Через пару лет, — заметил он, — вы тоже такому научитесь, но пока я покажу вам более безопасный метод.
Разумеется, он тут же принялся разглагольствовать о всевозможных методах и способах выявления того, где именно находится в тот или иной момент пчелиная матка, откладывает ли она яйца, распределяет ли личинки по ячейкам или — бывает с ней и такое — просто-напросто отдыхает.
— Нашу королеву главное углядеть, — сказал Старик. — А поймать ее потом проще пареной репы.
— Насколько я понимаю, — заметил Алоис, — это мне понадобится, когда я захочу забрать мед.
— Именно так. В это время вам придется выдвигать много рамок и соскребать воск с сотов. Одно неосторожное движение — и вы ее раздавите. — К вящему неудовольствию Алоиса, Старик предостерегающе покачал пальцем. — Так что, — продолжил он, — первым делом мы не лезем за медом; мы, люди добрые, для начала определяем местонахождение пчелиной матки и ловим ее королевским сачком. — Он достал стеклянную конусообразную трубку. — Вот куда мы ловим нашу красавицу, а уже отсюда загоняем ее в королевскую клетку. — В руках у него появилась плоская коробочка длиной примерно в пять сантиметров. — Подставляем сюда, дуем в трубку — и королева попалась! Теперь никуда не денется. Будет сидеть в клетке, пока не отнимем у нее весь мед.
Можно не сомневаться в том, что Алоис решил потренироваться в поимке королевы. Целый день Провел он, поочередно пленяя и отпуская каждую из своих трех пчелиных маток, разыскивая ее, ловя королевским сачком и загоняя затем в королевскую клетку.
Оттачивая собственное мастерство, он поневоле понял, что восьмерки, выписываемые в воздухе пчелой, едва ли могут оказаться тайной для такого специалиста, как Старик, а значит, с еще одной иллюзией ему придется проститься навсегда: никто на свете его в качестве первооткрывателя ни за что не
