Неизвестный Ленин

подтверждения этого постановления. Я взял листок бумаги и в полушутливой форме написал приблизительно следующее:

'Я, нижеподписавшийся, настоящим удостоверяю, что Центральный комитет РСДРП(б) в заседании своем от такого-то числа постановил: Владимиру Ильичу Ленину, впредь до особого распоряжения ЦК, въезд в город Петроград воспретить (подпись)'». Какого числа состоялось это решение Александр Васильевич не указывает. Но, как уже отмечалось, вероятно, речь идет о заседании ЦК 21 сентября, где обсуждался вопрос о Зиновьеве.

«Взяв от меня этот 'документ', — продолжает Шотман, — Владимир Ильич бережно сложил его вчетверо, положил в карман и затем, положив руки в вырезы жилета, стал быстро ходить по комнате, повторяя несколько раз: 'Я этого так не оставлю, так этого я не оставлю!'»

После того, как Ленин успокоился, у них состоялся долгий разговор о положении в стране и тактике партии. Этот разговор как раз и датирует приезд Александра Васильевича в Выборг. По его рассказу, Владимир Ильич находился под свежим впечатлением сенсационных итогов выборов в Москве. О них он узнал из «Русских ведомостей» от 27 сентября. А питерские газеты приходили в Выборг в тот же день. Значит, и беседа могла происходить либо 27-го, либо 28-го⁴³.

Ленин расспрашивал, как отреагировали на эти известия в ЦК, доказывал, что «страна явно на нашей стороне», что тянуть дальше с решением вопроса о власти невозможно. Он и Юхани Латукке постоянно напоминал: «Следите за телеграммами 'Роста'. Я боюсь, и очень боюсь, как бы мы не прозевали момента. Ведь при вспышке революции мы должны быть на месте».

«Я старался доказать, — пишет Шотман, — что захват власти в настоящий момент еще невозможен, указывал, что технически мы еще не подготовлены… Каюсь, придирался я к Владимиру Ильичу по всякому пустяку, благо времени свободного было много, и он охотно пускался со мною в споры по этому основному тогда для него вопросу…» А Ленин вновь и вновь доказывал ему, что суть дела состоит в том, чтобы взяв власть, «провести в жизнь такие законы, чтобы весь народ увидел, что это его власть, а раз народ это увидит, он нас поддержит… 'Кто же тогда будет против нас?' — восклицал он, близко наклонившись ко мне и пристально смотря мне в глаза, чуть-чуть улыбаясь, прищурив левый глаз». И еще Шотману из беседы с Лениным запомнилось: «'Только бы не пропустить момент!' — повторял он десятки раз и опять настаивал, чтобы я скорее организовал ему переезд в Петроград». Александр Васильевич пообещал и уехал в тот же день, будучи уверенным, что он все-таки «успокоил» Владимира Ильича. Но у Ленина решение, видимо, созрело окончательно и посвящать в свои планы Шотмана он не стал⁴⁴.

Судя по всему, вечером 28-го в Выборг возвращается Рахья. Письмо Смилге он не передал. Ровио сообщил ему, что в связи с беспорядками в Ревеле Смилга уехал и вернется лишь через пару дней. Но, оставив письмо Густаву, Эйно привозит Владимиру Ильичу новую информацию. Ставка готовит переброску надежных войск для разгона Облсовета, Центробалта и наведения порядка в Ревеле, Гельсингфорсе и прежде всего в Выборге, где Совет взял под контроль телеграфные аппараты Юза правительственной связи.

Ленин и сам видел, как за несколько дней до этого из Выборга выводили казачьи части в Усикирко и Перкъярви для «безопасной (от большевиков) изоляции». На этих казаков как раз и рассчитывала Ставка. Так что каратели могли появиться в Выборге в любой момент⁴⁵.

Были и другие поводы для того, чтобы торопиться с отъездом. 27 сентября «Рабочий путь» известил о том, что экстренный большевистский съезд соберется 17 октября. А решения партийных совещаний 21 и 24 сентября, о которых говорилось выше, свидетельствовали о том, что личное участие Ленина в подготовке этого съезда совершенно необходимо. Наконец, именно в эти дни — 26-го и 27-го — «Рабочий путь» помещает ленинскую статью (почти месячной давности) «Задачи революции», где Владимир Ильич убеждал в необходимости блока с эсерами и меньшевиками, что еще есть шанс добиться победы «спокойно» и «мирно». Терпеть такое было невыносимо. И Ленин решает — не ждать больше санкции ЦК…

Есть все данные полагать, что 29 сентября, в сопровождении Рахьи, Владимир Ильич уезжает в Петроград.

Вопрос о дате и причинах этого переезда поначалу особых споров не вызывал. В юбилейном сборнике, посвященном 50-летию Ленина и выпущенном в 1920 году, в статье об основных вехах его биографии, которая представляла собой перепечатку доклада Зиновьева в Петросовете 6 сентября 1918 года, говорилось: «Во время Демократического совещания он пишет ЦК партии: 'Довольно тянуть канитель, нужно… взять власть в свои руки'. ЦК не соглашается с В.И. Он покидает свое убежище в Финляндии и, рискуя попасть в руки агентов Керенского, 'самовольно' приезжает в Спб. для организации восстания». И преподнося этот сборник Маргарите Фофановой, Владимир Ильич дважды подчеркнул слово «самовольно»⁴⁶.

В первом прижизненном (1921 г.) собрании сочинений В.И. Ленина в примечаниях указывалось: переехал «в конце сентября»⁴⁷. О конце сентября писали в своих воспоминаниях Шотман и Рахья. М.В. Фофанова даже называла даты: 22 или 29 сентября. Впрочем, в воспоминаниях других лиц фигурировали и начало октября, и даже 20 октября. После публикации в 1929 году протоколов ЦК крайние даты — 22 сентября и 20 октября отпали. И дальнейший спор могли решить лишь новые документы и аргументы.

Однако после дискуссии 1924 года по статье Троцкого «Уроки Октября», где автор всячески эксплуатировал сюжет о разногласиях между Лениным и ЦК, этот вопрос вышел за рамки научной дискуссии. Он становится вопросом политическим. И «Краткий курс истории ВКП(б)» кладет конец всяческим спорам. В нем указывалось, что переезд Ленина произошел 7 октября, после того как 3 октября ЦК принял соответствующее решение.

Лишь в конце 50-х годов дискуссия возобновилась. Поводом для нее стала статья «Новые данные о последнем подполье В.И. Ленина» ленинградского историка Павла Николаевича Михрина, который достаточно убедительно ставил вопрос о возвращении к сентябрьской дате⁴⁸. В ноябре 1960 года на совещании в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС с участием старых большевиков и историков Москвы и Ленинграда позицию Михрина поддержали М.В. Фофанова, Е.Д. Стасова и группа биохроники ИМЛ — P.M. Савицкая, Э.В. Клопов и В.Т. Логинов.

Единственным документом, которым оперировали оппоненты, являлась записная книжка машиниста Гуго Ялавы с датой переезда 7 октября, введенная в научный оборот в 30-х годах. Но она вызывала определенные сомнения. И задолго до указанного совещания, с разрешения заместителя заведующего партархивом Ростислава Александровича Лаврова, автор этих строк передал ее для экспертизы в отдел криминалистики Института милиции МВД СССР. Ответ 4 июня 1959 года был однозначным: в силу того, что на данной страничке записей Ялавы установлены явные подчистки и исправления, она не может служить подтверждением спорной даты. О заключении экспертов мною и было доложено на совещании 1960 года⁴⁹.

Позднее, в конце 80-х годов, Виталий Иванович Старцев пришел к обоснованному выводу, что первоначально записная книжка Ялавы не содержала никаких пометок, кроме времени отправления поездов. Однако позднее Гуго стал вносить в нее — по памяти, часто с ошибками — даты опорных политических событий 1917 года. Записи, касающиеся переезда Владимира Ильича, Ялава, судя по всему, внес в записную книжку в 1924 году в связи с публикацией своих воспоминаний. И при этом ошибся, указав неправильно дату отъезда Ленина в Финляндию (9 июля). В 1935 году у него состоялась встреча с Исааком Изральевичем Минцем, который указал ему на эту ошибку. А в 1937 году начались неприятности…

О них, в 1960 году, на совещании в ИМЛ рассказала Маргарита Фофанова. Ялаву исключили из ВКП(б) как «не внушающего доверия партии». Потом вызвали для беседы в Москву. И с тех пор, как писала его жена Лидия Германовна Ялава, он «пользовался официальными датами, с которыми был ознакомлен в 1937 году при его свидании с Шотманом»⁵⁰.

Однако наших оппонентов это не убедило. Решающим стал опять-таки аргумент «политический»: Ленин, мол, не мог нарушить решения ЦК и появиться в Питере без его ведома. Созданный историками миф