Неизвестный Ленин

Приехавший из деревни чернорабочий, простаивая часы в 'хвостах', проникается, естественно, ненавистью. К тем, кто лучше одет и богаче его, т.к. богач достает, платя вдвое, все продукты без карточек. Их ненависть переносится затем и на тех, кто образованнее его, кто иначе верит, чем он, и т.д.» Но «уменьшить возможность всяких погромов» сможет только революционная власть Советов.

После этого выступает «целый ряд ораторов — представителей с фронта, которые все как один голос требовали немедленного мира и передачи власти в руки Советов. Один из ораторов даже заявил, что если эти требования не будут выполнены, то солдаты уйдут с фронта и штыками заставят правительство исполнить предъявленные к нему требования».

Проекты резолюций меньшевиков и меньшевиков-интернационалистов отвергаются и, как пишет «Рабочий путь», — «подавляющим большинством голосов принимается проект докладчика Лазимира»⁷⁰.

Троцкий остается председательствовать, а Каменев покидает Петросовет и отправляется на заседание ЦК. Другие подошли позднее — после обсуждения вопроса о совещании, созывавшемся в Пскове генералом Черемисовым. И прибыли они в Лесновскую думу уже после голосования. Так что Рыкову и Ногину, без выступлений, оставалось лишь написать вместе с Милютиным заявление об «особом мнении» по поводу уже принятого решения ЦК.

В описанной цепи событий некоторые связки между фактами основаны на предположении. Но то, что между собранием Петросовета и заседанием ЦК 16 октября существовала непосредственная связь — несомненно. И когда Шотман писал, что в Лесновско-Удельнинской думе «некоторые товарищи…, сладко похрапывали», то, вероятнее всего, они ждали. Ждали решения о ВРК.

Голосование в Петросовете окончательно поставило точку. Если до этого большевики опасались, что соглашатели войдут в состав ВРК и он превратится в еще одну арену для препирательств, то теперь стало очевидным, что революционный комитет будет находиться полностью в руках большевиков и левых эсеров. И надо было решать вопрос о взаимоотношениях большевистского ЦК и ВРК.

Ленин, как и в беседе с руководителями «военки» 14 октября, настаивал на том, что во главе всей работы, связанной с проведением восстания, должен стоять не сугубо партийный, а советский центр. И на ночном заседании в Лесновской думе, где присутствовали уже только члены ЦК, принимается постановление: «ЦК организует Военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного Советского комитета», то есть ВРК⁷¹.

Во время дискуссии 1924 года и это решение получило сугубо политизированное толкование. В уже цитированном докладе 19 ноября 1924 года Сталин приводит первую часть данного постановления и оценивает его как создание «практического центра по организационному руководству восстания». Далее он продолжает: «…На этом заседании ЦК произошло, как видите, нечто 'ужасное', т.е. в состав практического центра, призванного руководить восстанием, 'странным образом' не попал 'вдохновитель', 'главная фигура', 'единственный руководитель' восстания, Троцкий… Между тем, здесь нет, собственно говоря, ничего странного, ибо никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьском восстании не играл и не мог играть Троцкий, человек сравнительно новый для нашей партии в период Октября»⁷².

Есть что-то неприличное в дележе «лавровых венков» спустя многие годы после победы. Наиболее продуктивным в таких случаях является, как правило, обращение к источникам, максимально приближенным к времени события. Вот цитата из юбилейной статьи «Правды» 6 ноября (нов. стиль) 1918 года: «Вдохновителем переворота с начала до конца был ЦК партии во главе с тов. Лениным. Владимир Ильич жил тогда в Петрограде, на Выборгской стороне, на конспиративной квартире… Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета тов. Троцкого». Автором этой статьи был Сталин.

К спорам 1924 года о том, кто и какую роль играл в Октябре, мы еще вернемся. Пока лишь еще раз напомним вторую часть постановления ЦК 16 октября: создаваемый «центр» действительно вводился в состав ВРК при Петросовете.

После принятия данного решения стали расходиться. Первым, в сопровождении Рахьи и Шотмана, пошел Ленин. Погода была мерзейшая. По-прежнему дул холодный порывистый ветер. Шел первый снег, который тут же превращался в липкую грязь. До Сердобольской добрались благополучно и там, дабы не привлекать внимания, расстались. Владимир Ильич пошел один и, как рассказывает Фофанова, у самого дома наткнулся на патруль. Предъявил удостоверение сестрорецкого Иванова… Сошло…

Но прямо к Маргарите Васильевне он уже идти не стал. Поднялся на железнодорожную насыпь, обогнул дом сзади и стал спускать вниз через птицеводческий питомник… Пришлось лезть через забор… В общем, когда Фофанова увидела его — всего перепачканного — она ахнула… Смутившись, Владимир Ильич сказал: «Да, после заграницы такие уж дороги тут… Я по колено увяз в грязи»⁷³.

Глава 5 ВОССТАНИЕ

«ВРЕМЯ СЛОВ ПРОШЛО»

Днем 17 октября Ленин пишет большое «Письмо к товарищам». Впечатления от ночного заседания были еще слишком свежими и опять-таки довольно сложными. Казалось бы, все в порядке: несмотря на определенную разноголосицу и активное противодействие двух членов ЦК, резолюция о восстании была подтверждена еще раз абсолютным большинством.

Но нельзя было закрывать глаза и на то, что при голосовании предложения Зиновьева колебания проявили более трети собравшихся. То есть, Каменеву и Зиновьеву все-таки удалось внести, как выразился Владимир Ильич, «известную смуту». Утренние газеты добавили. В «Новой жизни» информация: «По городу пущен в рукописи листок, высказывающийся от имени двух видных большевиков против выступления».

И Ленин пишет: «Я вынужден… обратиться к большевикам с этим письмом… ибо колебания, против которых я считаю своим долгом восстать со всей решительностью, неслыханны и способны оказать губительное действие на партию, на движение международного пролетариата, на революцию»¹. Доводы, которыми оперируют Каменев и Зиновьев, являются «поразительным проявлением растерянности, запуганности» перед той гигантской ответственностью, которую возложила на партию сама жизнь. И все их аргументы — «не более, как прикрытие своего бегства от действительности».

А растерянность, страх, — пишет Ленин, обладает тем свойством, что подавляя и заглушая многоцветие жизни, он окрашивает все предметы и явления в однообразный желто-серый цвет. Вот тогда реалистический анализ «хода событий во всей стране в целом» и подменяется «интеллигентски- импрессионистским…» И на первый план выступают «субъективные впечатления о настроении…»

Между тем, несомненно, что «твердая линия партии, ее непреклонная решимость тоже есть фактор настроения, особенно наиболее острые революционные моменты…» И иногда «ответственные руководители своими колебаниями и склонностью сжечь то чему они вчера поклонялись, вносят самые неприличные колебания и в настроения известных слоев массы»².

Если избавиться от запуганности и растерянности, то станет очевидным, что и итоги муниципальных выборов, и большевизация Советов не только в столицах, но и в провинции, и солдатские выступления, и стачки рабочих, железнодорожников, почтовых служащих, и крестьянское восстание — свидетельствуют о повороте масс к решительным действиям.

И если уж говорить о настроениях, замечает Ленин, то «все» признают, что «среди сознательных