Неизвестный Ленин

его необходимость определяется не чьим-то коварным умыслом или злой волей. «Объективное положение, — пишет Ленин, — либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих…»

Но из этого вытекает и другой вывод: нынешние Советы, отказавшиеся брать власть, утратили реальную силу, стали лишь «фиговым листком», прикрытием сговора соглашателей с контрреволюцией. А посему лозунг мирного периода — «Вся власть Советам!» — утратил прежний смысл и стал «уже неверен». Эти Советы не могут возглавить восстания. Памятуя об уроках июльских событий, Владимир Ильич пишет, что условия победы «теперь страшно трудны, но возможны…». Возможны в том случае, если восстание будет связано «с глубоким массовым подъемом против правительства и против буржуазии на почве экономической разрухи и затягивания войны». И победа станет реальностью, если такая борьба создаст общенациональный кризис «в действительно массовом, общенародном размере».

А до этого — сплочение сил и организованность. Не поддаваться на провокации. Никаких авантюр или бунтов. Никаких уговоров и мятежей. Никаких разрозненных действий и безнадежных попыток по частям противостоять реакции. Главное сейчас — «ясное сознание положения, выдержка и стойкость рабочего авангарда…» В этой связи в четвертом тезисе Ленин предлагает партии, «не бросая легальности, но и ни на минуту не преувеличивая ее… соединить легальную работу с нелегальной, как в 1912–1914 годах». Цель: «собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию…»

К этим тезисам Зиновьев приложил записку о том, что «с некоторыми пунктами» он не согласен. И в тот же день, 10 июля, связные доставили ленинский документ в Питер⁶⁶.

«КРУТОЙ ПОВОРОТ»

С «Июльскими тезисами» путаница продолжалась довольно долго. Достаточно сказать, что на протяжении более чем 40 лет их вообще считали утерянными. И только в результате анализа, проведенного Александром Михайловичем Совокиным, удалось установить, что статья Ленина «Политическое положение» из кронштадтской газеты «Пролетарское дело» от 20 июля 1917 года, это и есть искомый документ¹.

Тезисы Ленина, как уже отмечалось, в Питере получили 10 июля. И, если верить Володарскому, в тот же день они обсуждались на заседании ПК. Однако состав его участников был не полон. На нем явно отсутствовали выборжцы. И, судя по дневниковым записям Лациса — члена Исполнительной комиссии ПК, — он о тезисах тоже ничего не знал². Содержание тезисов оказалось для многих питерских лидеров столь неожиданным, что решили обсудить их на расширенном совещании ЦК. Такое совещание ранее предполагали провести 10 июля для обсуждения проекта программы партии. Однако теперь проект отложили, а на обсуждение поставили те вопросы, которые необходимо было решить безотлагательно.

Расширенное совещание ЦК состоялось 13 и 14 июля. На нем присутствовали члены ЦК Сталин, Свердлов, Ногин; от Военной организации — Подвойский; от ПК — Володарский, Молотов, Савельев, Бокий; от МК — Ольминский и Бубнов; от Московского областного бюро — Бухарин, Рыков, Сокольников. Кто-то представлял и «Межрайонную организацию». Возможно — Урицкий или Иоффе, введенные в состав Оргбюро по созыву VI съезда.

Протоколы совещания до сих пор не обнаружены, но повестка дня известна: 1) о созыве съезда партии; 2) о тезисах Ленина; 3) о явке Ленина и Зиновьева на суд. Первый и третий вопросы спором не вызывали: съезд назначить на 25 июля, а Ленину и Зиновьеву «ни в коем случае не являться для ареста благодаря возможности насилия со стороны верных слуг старого строя и Керенского с компанией». Так изложил на заседании МК 15 июля это решение Ольминский. В обсуждении, возможно, участвовала и Крупская. Фраза: «Передают, что во время обыска у Ленина юнкера сказали: хорошо, что не нашли, а то повесили бы его» — вполне могла принадлежать ей³.

Что касается второго вопроса, то именно он стал камнем преткновения и для участников совещания, и для многих историков, писавших о нем. A.M. Совокин, разделив всех участников дискуссии на «ленинское ядро» и «антиленинцев» утверждает, что в основу решений совещания легли ленинские тезисы. Сравнивая тексты, он приходит к выводу, что «почти все идеи В.И. Ленина нашли более или менее удовлетворительное решение в резолюции… [хотя и] в более осторожных, чем в тезисах, формулировках». Единственным вопросом, который не нашел «должного разрешения», стал вопрос «о снятии лозунга 'Вся власть Советам!'»⁴.

Иного мнения придерживались сами участники совещания. Спустя два дня, 16 июля, возобновила работу Вторая общегородская петроградская конференция большевиков. И в ходе обсуждения резолюции, принятой на совещании 14 июля, Савельев предложил поправку, начало которой, как он заявил, «почти дословно заимствовано из тезисов т. Ленина, отвергнутых на совещании, на котором победила точка зрения московской группы». Член ЦK Глеб Бокий возразил: «На совещании никакой точки зрения московской группы не было. Против тезисов т. Ленина голосовало 10 человек, а представителей Москвы было всего 5». Председательствовавший на конференции Володарский подвел итог: «Поправка Савельева излишняя. Тов. Савельев хочет, чтобы мы, отвергнув тезисы т. Ленина, сделали ему словесную уступку»⁵.

Итак, 14 июля «Июльские тезисы» на совещании ЦК поддержки не получили. И дело было отнюдь не в кознях «антиленинцев». Американский историк Роберт Слассер, анализируя выступление Сталина на городской конференции, пишет: «Сравнивая доклад Сталина от 16 июля со статьей Ленина, написанной 10 июля, нельзя не заметить, что Сталин либо не сумел понять смысла ленинских положений, либо просто не пожелал их поддержать»⁶.

Элемент недопонимания, конечно, был — это очевидно. Ольминский, к примеру, смысл дискуссии на совещании изложил так: «О Советах — обсуждался вопрос, как быть нашим товарищам после этой позорной травли; решили пока не выходить из Совета, а также и не подчиняться Совету. Выход связан и с другими Советами, т.е. провинцией, где наших большинство»⁷. Но ни слова о «выходе из Советов», точно так же — это уже к историкам — как и указания «о снятии лозунга 'Вся власть Советам!'», о чем пишет Совокин, ни «требования резко порвать с Советами», как утверждает Слассер, в ленинских тезисах не содержалось.

Когда нет ясности в мыслях, изложение их неизбежно становится крайне пространным. Если Ленину для характеристики положения потребовалось лишь 4 тезиса, то резолюция совещания состояла из 11 пунктов. Но и они не отвечали на вопрос — в чьих руках находится власть. У Ленина говорилось, что она перешла в руки контрреволюции и грозит военной диктатурой. В резолюции утверждалось, что власть обладает двойственным характером: с одной стороны, это мелкобуржуазная демократия, с другой — это представительство буржуазии и помещиков. И между ними идет торг, в ходе которого усиливаются позиции контрреволюции. Что касается Советов, то отметив, что их роль «падает», резолюция по-прежнему призывала к «сосредоточению всей власти в руках революционных пролетарских и крестьянских Советов». И, наконец, тезис о вооруженном восстании заменялся в данном документе на «подготовку сил к решительной борьбе», что, как оказалось, открывало простор для самых различных толкований⁸.

Впрочем, было бы наивным сводить разногласия лишь к «недопониманию». Оно само объяснялось, прежде всего, сложностью новой обстановки. И членов ЦК можно понять. В ряде регионов, например на Урале, откуда приехал Свердлов, или в Центральном промышленном районе, который представляли москвичи, во многих Советах большевики уже располагали большинством. Их голос в местных делах имел решающее значение. А о возможности «муниципального» пути развития революции в апреле говорил сам Ленин. Да и в «советском центре» — ЦИК не все казалось столь плачевным. Сталину, который после ареста Каменева частенько заглядывал туда, приходилось выслушивать сетования Чхеидзе на правительство, на разгул черносотенцев, на угрозы разгона. И он склонен был считать, что ЦИК еще не полностью интегрировался в новую правящую структуру; Советы «сохранили еще крупицу власти» и они