пытаясь подчинить ее своей воле. Она противилась и изгибалась, стараясь высвободиться, и он почувствовал, что слабеет; внутренности обожгла боль. Он не мог справиться с этой силой. Она одолела его. Он упал на колени на самом краю круга и выронил книгу. В свете факела он искал проход — и не мог найти. Его трясло.
Он встал на ноги, сжимая меч и талисман, и начал произносить заклинания по памяти. Но язык его не слушался, он запинался и вдруг с ужасом понял, что не помнит слов. Он успел остановиться, едва не совершив роковую ошибку. За спиной он услышал быстрое радостное бормотание.
Он почувствовал в теле неестественный холод. Он был в страшной опасности. Нужно избавиться от духа, пока он еще в силах это сделать. Собрав всю свою волю, он вспомнил необходимые слова. Прежде чем он успел их произнести, мощный порыв ветра сорвался с гор, раздув огонь в костре так, что из красного тот сделался золотым, а шлейф дыма поплыл над кругом. На какой-то миг Симон был ослеплен, а когда открыл глаза, увидел, что статуя, возвышающаяся на постаменте, накренилась и упала. Ветер внезапно стих. Все замерло. Потом из дыма, который теперь поднимался вертикально, явилось нечто округлое, с ногами, и такое ужасающее, что Симон инстинктивно отпрянул и заслонился талисманом.
Потом все исчезло. Дым спокойно поднимался от костра. Демон исчез. На всякий случай Симон громко произнес, не один, а три раза, заклинание, позволяющее демону удалиться.
Считается, что верования становятся крепче, когда подвергаются преследованиям, однако это не так. На каждое верование, которое таким образом укрепилось, приходится десять, которые были истреблены и которые раскапываются историками тогда, когда причины их нежизнеспособности можно с легкостью доказать задним числом.
Точно так же можно без труда задним числом доказать причины, по которым верование оказалось жизнеспособным. Секта, считавшая, что конец света близок, объясняла свое последующее выживание после наступления конца света хранящей их десницей божьей. Другие объясняли это сном, который привиделся императору накануне битвы, а некоторые находили объяснение в зодиакальном созвездии Рыб, в чью сферу влияния только-только вошла тогда наша планета.
С таким же успехом объяснение можно было найти в происшествии, которое имело место на пустынной дороге и свидетелями которого стала горстка людей, причем только один из них утверждал, что понял его смысл. Похоже, происшествие носило характер видения. Видение было набожному молодому иудею, который считал своим долгом искоренить апокалиптических сектантов с лица земли.
Ему частично удалось изгнать их из Иерусалима, где располагался их штаб. Большинство тех, кто не попал за решетку, сбежали в другие районы, а руководители попрятались. Жаждая новых подвигов, их гонитель получил разрешение продолжить свою карающую деятельность в соседней провинции, где у секты были приверженцы. Он отправился в путь несгибаемым, самоуверенным, фанатичным орудием кары божьей. К месту назначения он прибыл напуганным, сбитым с толку, эмоционально разбитым слепцом.
Свидетельства того, что произошло с ним, скудны. В пути он увидел яркий свет, сошедший с неба. Он упал на землю и услышал голос, назвавший его по имени. Это был голос умершего человека, основателя секты, который упрекал его за жестокость. Голос велел ему идти в город и ждать указаний. Когда он поднялся на ноги, он ничего не видел.
Оставшиеся до города несколько миль его вели под руки. Через три дня к нему явился член общины, которую он собирался уничтожить, и ознакомил его с их догматами. Он принял новую веру, тут же вновь обрел зрение и стал проповедовать учение секты с таким же жаром, с каким когда-то клеймил.
Естественно, не все, кого он преследовал, сразу поверили в столь чудесное обращение. Однако он приобрел достаточно врагов среди своих бывших союзников, чтобы ему пришлось под покровом ночи поспешно бежать из города.
Сам факт его преображения в результате странного личного опыта неоспорим. Чтобы отметить начало новой жизни, этот человек сменил имя. При рождении его назвали в честь царя его рода. Для нового имени он выбрал слово даже не из своего языка: это было повседневное прилагательное одного из широко распространенных языков империи. Знаменательный поступок; но ему, как и большей части свершений этого человека, долго не придавали значения.
— Вы можете успокаивать бури? — спросил Деметрий однажды утром.
— Нет, — сказал Симон, — и никто этого не может.
— О, — сказал Деметрий.
Последовала пауза.
— Вы можете поднимать из мертвых? — сказал Деметрий.
Симон дал ему затрещину.
Последнее время Деметрий вел себя странно. Он постоянно думал о чем-то своем, а когда слушал Симона, делал это с неодобрением, будто втайне сравнивал его с неким загадочным эталоном. «Втайне» — вот в чем загвоздка. У Деметрия появилась какая-то тайна. Он замыкался в себе даже в самые неподходящие для этого моменты.
— Не влюбился ли ты? — строго поинтересовался однажды Симон, изучая его стройное и неприветливое тело.
Деметрий посмотрел на него в изумлении.
—
— Ничего, — сердито сказал Деметрий и встал.
Если дело не в сексе, размышлял Симон, скорее всего тогда это политика, что еще хуже. Деметрий относился к такому типу людей, которые запросто могут связаться с какой-нибудь подпольной группой, а в таком городе было из чего выбирать. Мальчик не больно-то разборчив, а после своей эскапады с евнухами казался особенно беспокойным. Бог его знает, куда он ходит, с кем встречается, когда по вечерам не бывает дома.
Симон решил, что необходимо все выяснить, но позже. Ему потребовалась неделя, чтобы оправиться после попытки поймать
— Мир, — громко произнес Симон Волхв в пустой комнате, — был, есть и всегда будет огнем со своими законами начала и конца.
— Все вещи, — сказал Симон, — являются заменой огня.
— Огонь воплощает смерть воздуха, — сказал Симон, — воздух воплощает смерть огня. От перемены мест результат не зависит.
Он свернул свиток и отложил его в сторону. Справедливо ли Гераклита называли Темным? Была ли это тьма? А может быть, непроглядный мрак, застлавший глаза, которые увидели ярчайший свет?
— Мир — это огонь, — сказал он, словно повторение слов облегчало понимание. Вечная замена, ничего, кроме рождения и смерти, что есть одно и то же, все вещи и их противоположности одинаковы. Огонь и воздух, воздух и огонь.
Он был на пороге потрясающего открытия. Близок к постижению. Он ходил по комнате, словно движение могло помочь приблизить его к разгадке. Она ускользала, но была где-то близко, всегда в стороне от хода его мысли.
— Все вещи есть одно целое. Природа любит скрываться.
Это было правдой. Природа скрывалась так искусно, что никому еще не удавалось найти ее.
Огонь и воздух, воздух и огонь.
Он снова сел за книги.
Спустя какое-то время он отправился в комнату, которую отвел для своих опытов.
Его искусство скрывало секрет, в который он не мог проникнуть.
Он знал об этом, так как его возможности были строго ограничены. Его сила не действовала на природные явления, так же как и на материю, за исключением его собственного тела. Вещи, которые он создавал из воздуха, не существовали. Он не мог создать даже мухи из ничего или превратить камень в хлеб. Он не мог вызывать дождь или поднимать из мертвых. Он даже не мог, что угнетало его больше всего, читать чужие мысли.
