Казалось, когда он говорил, его лицо остается неподвижным. Создавалось впечатление, будто с вами разговаривает статуя.
— Я не знаю, господин, — прошептал Деметрий.
— Отведите его в камеру, — сказал магистрат.
Там он и провел неделю. Он надеялся и одновременно боялся, что о нем забыли. Проходил день за днем, никто не появлялся. В полдень отворялось окошко в двери, и протискивалась миска с чем-то противным. Иногда снаружи слышались шаги и сквозь решетчатое окошко на него смотрел чей-то глаз. Деметрий на всякий случай улыбался, но глаз никак не реагировал.
Время от времени в камеру входил огромного роста тюремщик, возможно владелец того глаза. Он ничего не говорил. Просто стоял, руки в бока, и наблюдал за Деметрием и улыбался с видом человека, которому было известно что-то интересное, но о чем он ни за что не скажет. Деметрий тоже улыбался в ответ. Но улыбки не совпадали. Через несколько минут тюремщик уходил.
Во время третьего посещения тюремщик поднял руку Деметрия и озабоченно показал пальцем на его мышцы.
— Какая жалость, — сказал он.
Он провел толстой рукой по бицепсам, а потом резко сжал предплечье большим и указательным пальцами. Деметрий вскрикнул от боли.
Тюремщик хихикнул и ушел.
На восьмой день очень бледного Деметрия снова привели к магистрату. Когда они вошли, магистрат что-то писал и даже не поднял головы. Спустя какое-то время, продолжая писать, он сказал:
— Я мог велеть высечь тебя.
— Да, господин, — согласился Деметрий. Битье плетью было лучше, чем пытки: по крайней мере знаешь, чего ожидать.
— Или, — продолжал магистрат, — я мог велеть пытать тебя. — Он поднял голову и окинул дрожащего Деметрия быстрым взглядом. — Однако не думаю, что тебя надолго хватило бы. Или, — он снова начал писать, — я мог бы держать тебя в темнице до тех пор, пока твои зубы не сгниют, волосы не выпадут, а твоя распутная мать забудет, как тебя звать. Даже не знаю, что было бы лучше в сложившихся обстоятельствах.
— М-м-м-милосердие, — предложил Деметрий.
— Милосердие? Я и так проявил милосердие, глупый мальчишка. Я мог бы послать тебя к губернатору, а тогда, если бы факт кражи был доказан, тебя распяли бы.
Деметрий всегда думал о смерти как о чем-то относящемся к другим. Теперь речь шла о его собственной смерти, и он почувствовал, как у него внутри возник холод, который стал распространяться по всему телу, пока не достиг кончиков пальцев на ногах и руках. Он заплакал.
Магистрат безучастно ждал, пока Деметрий не успокоится. Когда, выждав какое-то время, он увидел, что Деметрий продолжает плакать, неподвижное лицо магистрата передернулось от нетерпения.
— Где твой хозяин? — резко спросил он. Деметрий подпрыгнул.
— Я не знаю, господин, — сказал он, всхлипывая.
— Хорошо, куда он мог отправиться? Кто его друзья?
— Я не знаю! — рыдал Деметрий.
— Прекрати! — Магистрат со всей силы ударил кулаком по столу. В ужасе Деметрий упал на колени, но охранники вздернули его на ноги.
— Симон из Гитты, — сказал магистрат, — который предпочитает, чтобы его называли Симоном Волхвом. Торговец чудесами, мошенник и юр. Многие на моем месте были бы рады, что избавились от него. Они только обрадовались бы, что он отправился показывать свои чудеса в другой город. Но у меня, по сравнению с другими, слишком развито чувство гражданской ответственности. Я хочу найти его. Я хочу судить его за воровство, мошенничество, колдовство и подстрекательство к нарушению общественного порядка. Я хочу видеть его здесь, в моей тюрьме, в кандалах.
— Подстрекательство к чему? — переспросил Деметрий.
— Что тебе известно о его политической деятельности? — спросил магистрат.
Деметрий был поражен. Он перестал всхлипывать.
— Он не занимается никакой политической деятельностью, — сказал он. — Он просто летает и делает так, что люди видят вещи, которых нет, и предсказывает будущее и всякое такое.
— Я никак не решу, — сказал магистрат, — или ты очень глуп, или очень умен. Пожалуй, я велю тебя пытать.
Новый поток слез убедил его, что это было бы непродуктивно.
— Хорошо, — сказал он наконец, — закон его настигнет. Человек, который так уверен в своей значимости, не способен прозябать в неизвестности. В любом случае за его голову назначена награда.
— Сколько? — спросил Деметрий по давней привычке.
— Как обычно. Тридцать шекелей.
— Тридцать шекелей, — повторил Деметрий. Он никогда не держал в руках и десятой части этой суммы.
Магистрат наблюдал за ним прищурясь.
— Если вы меня отпустите, — решился Деметрий, — я, возможно, мог бы его найти для вас.
— Мне показалось, ты говорил, что не знаешь, где он.
— Я не знаю, — сказал Деметрий, — но я, возможно, смогу узнать.
— Как?
В голове у Деметрия чудесным образом прояснилось.
— Я был с ним два года, — сказал он. — Я научился кое-чему. Например, как находить людей.
— Ты имеешь в виду колдовство?
— Нет, господин. Конечно нет.
Магистрат вздохнул.
— Очень хорошо, — сказал он. — Здесь ты совершенно бесполезен. И я не думаю, что розги чем-то помогут. — Он дал знак охранникам: — Отпустите его.
И Деметрий побрел в город, свободный, без денег, с красными глазами и голодный.
Он увидел какую-то процессию. Мужчины в странных ярких костюмах скакали и танцевали под аккомпанемент цимбал и тамбуринов. Во главе процессии шел ослик, везущий повозку, на которой стояла большая деревянная статуя женщины, украшенная гирляндами, масками и шкурами животных. Посмотреть на процессию собралась толпа зевак, которые посмеивались и иногда отпускали непристойные шутки.
Деметрий обратил внимание, что несколько ярко одетых мужчин ходили в толпе зрителей с кружками для подаяния. Был слышен звук монет, — значит, насмешки не были совсем уж неприязненными. Люди с кружками для подаяния не выглядели голодными — напротив, они были упитанными и гладкокожими, что говорило о безбедной жизни. «Вот неплохой пример для подражания», — подумал Деметрий. Он пошел за одним из попрошаек; кружки у него не было, и он сложил ладони лодочкой.
— Ужасно, — сказал кто-то. — Это следует запретить.
Но несколько мелких монет упало к нему в ладони. Наконец Деметрий понял, что было странным в костюмах. Сначала он был сбит с толку непривычно яркими красками, но костюмы были не мужскими, а женскими.
— Очень хорошо, — сказал мужчина, за которым он шел. — Почему бы тебе не присоединиться к нам?
Примерно в то же самое время, на расстоянии не более сотни миль, секта, утверждавшая, что конец света близок и что лишь ее члены спасутся, была не в почете. Ничего удивительного, поскольку предреканием глобального катаклизма секта не ограничивалась, подрывая также социальные основы общества.
Она разлучала супругов, уводила молодежь от родителей и говорила, что, поскольку конец света близок, людям не имеет смысла заводить семью. В секте была принята общая собственность на вещи, что вызывало презрение у купечества и тревогу у богатых. Секта утверждала, будто раб равен своему господину, что было очевидной, но опасной бессмыслицей. Она пользовалась туманными, но страстными терминами, вроде «царствие», что вызывало тревогу у официальных представителей государственной власти империи. Она
