Ларом. Седой карлик вскинул пустую руку, словно в ней было привычно зажато копьецо, но огненный рог вонзился ему в грудь. В следующую секунду призрачное видение погасло. Ромар обессиленно рухнул у стены, подле трупа своего врага, – и руки сородичей подхватили бесчувственное тело, поволокли прочь…
Таши не помнил, что было дальше. Кажется, он подхватил выпавшее из мёртвой руки копьё и дрался вместе со всеми, ежесекундно ожидая лютой гибели и чуть ли не удивлялся, что смерть раз за разом обходила его. Он видел гибель своего рода, но продолжал драться там, где иные бросали оружие и сами подставлялись под беспощадные клювы, не в силах тянуть и желая только одного – чтобы скорее.
И всё-таки люди не окончательно потеряли головы. Два пролома Бойше удалось отбить. Через них кинулись спасаться дети и женщины, а с ними и часть воинов – потому что иначе бегущие тотчас будут расклёваны диатримами.
Таши стоял в проходе, держа на изготовку загонное копьё, пропуская мимо поток бегущих. Сейчас последний из живых людей выбежит наружу и в проходе между домами появится видение торжествующей диатримы. Её и надо принять на зазубренный кремень, чтобы хоть на минуту задержать погоню.
– Дай сюда! – раздался сзади голос. Белоголовый, трясущийся Лат неожиданно сильным рывком вырвал из рук Таши копьё. – Беги! – визгливо крикнул он. – Тебе еще женщин до леса вести! А у меня ноги не идут, так я здесь постою.
Не было времени прекословить главе семьи. Таши подхватил другое копьё – полегче и кинулся догонять бегущих.
Вырвавшиеся за городьбу бежали в разные стороны, кто куда, рассыпаясь небольшими отрядами; иные, впрочем, сбивались в ватаги и побольше. Скорее, скорее уйти подальше, пока страшная смерть в образе нелетающей птицы не вырвалась за городьбу!
Бойша отступал одним из последних. Группа самых упорных воинов, все немолодые, отходила вместе с ним, отвлекая на себя врага, не позволяя ему собраться загонным кольцом, чтобы начать настоящую облаву. И когда вперёд вырвался какой-то лихой чужинец, вождь шагнул ему навстречу и вскинул священный нефрит рода. Дубинка оставила в воздухе зелёный росчерк; шею диатримы, как и в прошлый раз, сбило начисто, а затем случилось страшное – священный нефрит внезапно полыхнул, точно трава весной, и – переломился.
Бойша оторопело взглянул на обломки – и накатившая волна диатритов накрыла его, опрокинула и втоптала в землю уже неживое тело.
Даже вырвавшись за городьбу, теряли люди своих во время бегства. Счастье ещё, что почти все диатриты остались в селении – если прежде защитники не пускали птиц в городьбу, то теперь несколько смертников, закрепившись в проломе, старались не выпустить их. И лишь убедившись, что в селении больше нет ни единого человека, Стакн – старший среди выживших – велел отходить к далёкому лесу.
Люди бежали на север. Разрозненные группки карликов настигали их и рвали, почти не встречая сопротивления. Именно в это время погибло большинство родичей: женщин и детей, особенно малышей, что и двух вёсен ещё не отсчитали…
Лишь когда роща, до которой чуть не два часа бежали, сомкнула над людьми свои кроны, народ сумел остановиться, и там впервые кто-то заплакал.
Здесь, на лесной поляне, Таши отыскал Унику, увидев окровавленного, избитого – но живого Таши, она тихонько охнула – и захлопотала над другой женщиной, которой приспела пора рожать, и младенец – девочка – родился в лесу рядом со смертным полем…
Глава 6
После страшного разгрома Тейко вместе с десятком женщин, прячась в перелесках, пробирался на север. Он оставался среди бегущих единственным воином, но как-то само собой получи – лось, что командовала в отряде Крага. Старуха, столько лет уже и за ворота не выходившая, неутомимо шла, неся полную ношу, приглядывая за детьми и ободряя молодок. – Найдём своих, – твердила она, – отыщутся. Я их нюхом чую. Как лес сплошняком пойдёт, так на тропах след отыщем.
Тейко безучастно слушал эту воркотню. Не оставалось мочи ни идти, ни биться. Был бы один – вообще бы никуда не пошёл – лёг на землю и умер. Не отпускало его воспоминание: как бежали от него согнутые, вот так же бежали – женщины с детьми. А он гнался и никому не позволил уйти. Весело тогда было. А сейчас его гонят, и не у кого просить помощи и защиты. Не у Краги же… А об остальных и вовсе вспоминать не хочется. Бабы с детишками да девки. Линга тащит двоих малышей: родную дочь и приёмную, которую Ромар из-под самого Тейкова топора вырвал. Из сил выбивается, а не бросает приёмыша, дура… Калинка ей помогает – она всем по очереди помогает. Тоже дура. Её-то что держит в чужом роду? Как ни старайся, а Малона не воскресишь. Или думает, что вместе легче уцелеть? Вместе врагу на глаза попасть легче…
На днёвку отрядец валился в рощах или забивался в кустарник. Но и ночью, в глухой тьме, идти было нельзя. Поэтому старались выходить при свете, но незадолго до заката, когда злодеи уводили своих птиц на ночёвку. Так шли три дня, отмахивая за сутки изрядные куски, но в конце концов, как и предвидел Тейко, напоролись на беду.
Время было вечернее, лик Дзара только спрятался за край земли, но ещё на полнеба сияли багрецом вечерние облака. И света было достаточно даже для круглых птичьих глаз. За эту ночь Крага рассчитывала добрести к цели. Лес уже был виден на горизонте, стена его была такого тёмного, грозового цвета, что ни у кого не возникало сомнений, что это не очередная рощица, каких они прошли уже немало, а настоящая извечная чаща, что тянется до гор на западе, а на восходе и вовсе границ не имеет.
Беженцы уже прошли немалое поприще, заросшая вербой балка, где они хоронились днём, осталась далеко позади.
– А вон никак и Сборная гора, – говорила Крага, указывая рукой вдаль, где ровная линия леса вздымалась округлым холмом. – К утру на месте будем, а там и своих сыщем…
Испуганный вскрик прервал старуху.
Со стороны заката, чётко прорисовываясь на фоне пламенеющего неба, мчалась одинокая диатрима. В какой-то стычке она потеряла своего всадника, отбилась от стаи, закружив в незнакомых, сильно заросших местах, и теперь носилась по округе, мучимая страхом и голодом. Углядев желанную добычу, она громогласно заклекотала и, раззявив клюв, ринулась к людям. Случилась паника. Кто-то метался, кто-то кричал отчаянно. Тейко стоял, тупо глядя на спешащую смерть, и даже руки не мог поднять.
Калинка подскочила к нему, вырвала из ослабевшей руки копьё, встала, уперев древко в землю.
– Из лука бей! – закричала она. – Я прикрою!
Дрожащими руками Тейко потянул из-за спины лук.
И в это время вперёд выступила Крага. Не шагнула, не вышла, а именно выступила. Никогда не удавалось ей такое на родовом совете или вообще там, где требовалась гордая осанка. Не терпящим возражений голосом она отдала приказ:
– К лесу уходите, только неспешно, а то за бегущими птица кинуться может! Все уходите! А мне с этой тварью поговорить надо. Слово у меня для неё есть.
Словно заворожённые, люди двинулись к далёкому лесу. Старуха, убедившись, что приказ выполнен, зашагала навстречу стремительно вырастающему силуэту.
– Эй, желторотая! – крикнула она, замахнувшись клюкой. – Я тебя!.. Только попробуй тронуть моих внуков! На вот, меня жри…
Птица налетела, ударила, затанцевала на месте, защёлкала клювом, раздирая ещё бьющееся человеческое тело.
Уцелевшие люди, поминутно оглядываясь, спешили к лесу.
Таши и Уника уходили к лесу вместе с большой толпой – чуть не две сотни беженцев, в основном бабы и малышня, но и взрослых мужчин оказалось человек сорок. Первый день и впрямь бежали толпой, а потом за дело взялся Мугон, и толпа превратилась в отряд, беженцы – в переселенцев.
За четыре дня дошли к Сборной горе. Выслали разведку, но никого не нашли – видно, первыми явились. Не может же такого быть, чтобы им одним спасение найти довелось. Значит, прочие припозднились, не добрались покуда.
На поляне спешно соорудили шалаши, набросали вал из колючих берсеньевых кустов. Сыскали воду. Родник бил как ни в чём не бывало, ничего не зная о несчастьях, приключившихся на юге.
На второй день Мугон отобрал людей и двумя отрядами послал их на поиски отстающих. Жутковато
