грядой вулканов на архипелаге… – он слегка стушевался, – на архипелаге Бруч.
– Ну, ты уж хватил! – не удержался Крыжовский.
– Капитан! – торжественно отчеканил владыка вулканического архипелага. – Если оледенение не пустить на самотек, в высокогорье Стриббс может возникнуть красивейший ледник Крыжовского, длиной триста шестьдесят метров.
– Благодарю, – растроганно произнес капитан. – Однако идемте в рубку, пора переместиться. Но, предупреждаю, без преобразования природы.
Мужчины канули в зеленоватом свечении лифта, пурпурный клапан смачно закрылся над двумя белыми панамами: с одной нашивкой и с тремя. Не потревожив дна и берегов будущего озера, «Конан Дойл» легко взмыл над преображенной тайгой и исчез, оставив на пепелище единственного свидетеля – пожилого охотника в парусиновых туфлях и с двустволкой за спиной.
Абориген боязливо заглянул в кратер, на двухсотсаженной глубине которого сгущался туман над быстро натекающей водой, снял ружье и грохнул в воздух из обоих стволов. Эхо, отразившись от дна воронки, от противоположного берега, от скалистой гряды, от каменной бабы с плоским невыразительным лицом, превратило холостой дуплет в бесконечную канонаду, долетевшую до южных плоскогорий, изрытых аккуратными оранжевыми каньонами, до вересковых пустошей на севере. Уже на излете оно достигло маленькой шхуны, застывшей на якоре в одной из тропических лагун далеко за полярным кругом.
Такая акустика на Гекубе.
Не выдержав удара звуковой волны, мягкий край воронки отделился и пополз вниз, увлекая с собой старого следопыта, так и не успевшего решить, где и когда он мог видеть подобное диво в тайге – великое разорение от Большой Небесной Грязи.
Стая гигантских грифов с монотонным клекотом продолжала кружить в зените, бесстрастно, как диск патефона, чудом уцелевшего в развалинах дома.
«Заря Гекубы» с упоением впитывала густо-синий морской рассол всеми порами истрескавшейся, иссохшей древесины днища. Легчайший ветерок шевелил паутину над клавикордами в капитанской каюте. Но вот внутри древнего инструмента проснулся слабый звук, низкий и ворчливый, словно спящий старик, потревоженный трамвайным звонком с улицы, промычал бессознательно что-то жалобно-брюзжащее. То чуткие струны отозвались на далекий гул ружейной стрельбы, долетевший с юга, от сизой бахромы леса, застилавшей горизонт. Задребезжало битое стекло, слегка заложило уши.
Выстрел мог означать только одно: вооруженные преследователи приближались к шхуне. Следовало позаботиться о своевременной ретираде. Корсары забегали по палубе как хоккейная команда, получившая шанс спасти игру в последние десять секунд.
Две шлюпки были преданы воде, одна из них тут же раскололась, другая закачалась у правого борта, лишь слегка зачерпнув волны. Но и ей не суждено было послужить перепуганному экипажу. Едва жилистый ловкий Каркас, спрыгнувший в нее первым, изготовился принять на руки бесценный груз – предводительницу, припавшую к белой болонке и маленькому сундучку великолепной работы, как из трюма через пролом, образовавшийся в часы героического штурма звездохода от падения многофунтового ядра, высунулись две дюжины усатых крысиных носов. Никто не успел глазом моргнуть, как бурые когорты хлынули из чрева прoклятого судна и обрушились через борт в шлюпку.
Крысы сыпались вниз таким широким фронтом, что многие не попадали в шлюпку, а бултыхались в воду, тотчас находя спасение на обломках второй лодки, плавающих вокруг. Над лагуной все еще слышалась отдаленная канонада, будто кто-то откашливался в перистые занавески облаков, но теперь она звучала в контрапункте с ураганной дробью легионов крысиных лапок, шелестом хвостов, раздирающим слух писком, с ревом несчастного Каркаса, покрытого богатой живой шубой, гневным визгом болонки.
Крысиные орды извергались из трюма одну, самое большее – две минуты. Последняя крыса, видимо, окончательно потерявшая зрение в черноте трюма, с разбега залетела в опрокинутое ведро, которое с грохотом покатилось по палубе и, повинуясь легкой бортовой качке, крутясь волчком, устремилось к трапу, ведущему в нижние помещения корабля. На ступеньках трапа ведро и крыса покинули друг друга и порознь пропали за дверью камбуза.
К чести пиратов надо сказать, что они спустились с грот-мачты и поспешили к своей госпоже, оцепеневшей над бортом с поднятой для шага ногой, почти так же быстро, как две минуты назад забрались туда, оставив Иду под защитой отважной болонки. Теперь собачка находилась в глубоком обмороке.
Крысы, переполнившие шлюпку, едва не потопили ее, а Каркас, резко оборвав свой надсадный крик, широко улыбнулся, сел за весла и принялся грести к берегу. Со стороны шлюпка напоминала плывущего медведя, так густо она была покрыта грызунами. Никто не отважился вернуть безумного. Шлюпка удалялась под эскортом плывущих своим ходом зверьков. Наконец флагман и вся эскадра благополучно достигли отмели, но уже трудно было разглядеть, что с ними стало дальше.
Происшествие исчерпало себя, и Клэр могла вслед за болонкой рухнуть в обморок на руки Педро, имевшего на все случаи жизни поговорку: «Хватит, братцы, не по мне быть затычкою в стене», но оставшегося при том услужливым и ласковым хлопцем.
На палубу брякнулся маленький сундучок, выпавший из Идочкиных ослабевших рук; и не сказать ли теперь, какое имущество столь ревностно ценилось зарянами, что только сама атаманша и не иначе как в глубоком беспамятстве выпустила из рук. О, там хранилась горькая реликвия! – бренные останки подпоручика конно-артиллерийского полка – золоченый эполет и пара прекрасных перламутровых пуговиц. Все это предназначалось для торжественного погребения на суше, в красном коралловом песке.
Роковой выстрел в тайге, вызвавший на сцену полчища крыс и переполох в разбойном стане, таким образом задел рикошетом наш сюжет, которому теперь предстоит некоторое время прихрамывать, впрочем, почти незаметно.
Оставшись без шлюпок, пираты порешили высаживаться вброд, подведя шхуну к самому берегу, что, конечно, было рискованно как в отношении самой шхуны, ввиду обязательных здесь рифов, так и для моряков. Привлеченные крысиным изобилием, из умопомрачительных глубин специальной, популярной и фантастической литературы, беспорядочно заглоченной демиургами, всплыли исчадья, вид которых заставил бы содрогнуться фантастов, усомниться специалистов, а в среде популяризаторов и вовсе сделал бы панику. Гигантские ящеры, способные разжевать крейсер, морской змей с плоской, как портсигар, головой и оранжевым ненасытным брюхом, акулы всех размеров кроме мелких и средних и прочее в том же духе. Вся эта фауна резвилась теперь в теплом бассейне лагуны.
Все же решено было задуманное осуществить; шхуна тихо тронулась с места и вскоре завершила свое плавание, сев на мель в ста ярдах от кружевной оторочки прибоя. Хищные твари не подплывали сюда, и экипаж, не мешкая, приступил к высадке, опустив на воду трап, украденный лет восемьсот назад с дредноута «Брунгильда». Тем временем начался прилив, небывало высокий, как и все на Гекубе, и путешественники столкнулись с тем неудобством, что чем дальше они уходили от родной шхуны, тем дальше отодвигался и берег, заливаемый океаном. Лишь когда уже казалось, что материку уготован первый в его жизни всемирный потоп, прилив выдохся, и все закончилось, как обещано в названии предыдущей главы.
Выбиваясь из последних сил, толкая вперед надувную подушку, на которой восседала Ида Клэр с болонкой, четверо молодцов достигли суши. За ними выбрались остальные. Огляделись. За узкой полоской пляжа до неба поднимался непроходимый тропический лес. В кабельтове от берега на якоре стояла брошенная шхуна, а там, в отсыревших потемках трюма, гонимая ужасом одиночества, металась покинутая слепая крыса.
– В чем дело, мы опустились наконец? – вопрос, кажется, был задан самому себе. Крыжовский всматривался в экран кругового обзора, за которым, радостно впитывая изобилие солнца, играла зеленым огнем оглушительная симфония хлорофилла.
Звездоход опустился в тропический лес, в самую гущу, хотя самая гуща была здесь везде. Машина, не достигнув земли, повисла в гамаке из крепчайших лиан в двухстах тарзанах от нижнего яруса, кишащего исполинскими насекомыми, возможно, и не тропическими, и не лесными даже, ибо насекомых оказывается на свете несметное число, а в книгах описано еще больше, и перепутать что-нибудь непростительно только особо ученым энтомологам.
Ослепительной окраски птицы, выполненные с величайшей тщательностью, сверкали по богатой зелени, соперничая с орхидеями небывалых оттенков. Изгнанные из-под рисовой бумаги бремовских томов
