помощников. Затем «Травила» или «Дудка» в качестве концертмейстера высвистывает особый призыв, которому вторят его товарищи. И лишь после этого выкрикивается приказ, какой бы он ни был, и повторяется до тех пор, пока самый отдаленный угол не откликнется на него эхом. Боцман со своими помощниками играет здесь роль городского глашатая.
Штиль наступил после полудня, а на следующее утро команда была взбудоражена приказом, сформулированным и провозглашенным в следующих выражениях: «Эй, слышите там! Всей команде забавляться!».
Этот приказ, отдающийся в редчайших случаях, произвел на команду то же впечатление, что порция веселящего газа [144] или лишняя чарка грога. На время привычная корабельная дисциплина была начисто забыта, и воцарилась полная распущенность. Тут было столпотворение, там бедлам, и всюду стоял ад кромешный. Шумок после представления был ничто по сравнению с тем, что наступило. Все робкие и трусливые в страхе забились в свои норы, а здоровые и смелые зычно возликовали. Кучки матросов в самых диких нарядах словно на каком-то сумасшедшем карнавале носились по палубам и хватали кого угодно — за исключением унтер-офицеров и любителей кулачного боя — и теребили и тормошили несчастного до тех пор, пока не разогревали своей жертвы до спасительной теплоты. Одних подвязывали к горденю и бодро вздергивали наверх, других, усадив верхом на весло, катали от носа до кормы и обратно под шумное одобрение зрителей, любой из которых мог оказаться следующей жертвой. С марсов были спущены качели, на которых, как на гигантских шагах, широкими дугами окружности с востока на запад и с запада на восток раскачивали до полного изнеможения самых строптивых, особливо избранных на этот предмет, несмотря на их бурное сопротивление. Хорнпайпы [145], фанданго [146], доннибрукские жиги [147], рилы [148] и кадрили выплясывались под самым носом всемогущего командира, притом даже на священных шканцах и на юте. Кулачный бой и борьба пользовались не меньшим успехом. Тут применялись и
Разумеется, без происшествий не обошлось, но на них, за исключением одного, я останавливаться не буду. Когда буйное веселье достигло своего апогея, один из фор-марсовых, весьма дурного нрава португалец, заявил, что уложит на месте всякого, кто посягнет на его неприкосновенность. Угрозу услышали несколько головорезов и, подкравшись к нему сзади, подставили ножку. Не успел он моргнуть глазом, как оказался верхом на весле среди гогочущей толпы, которая со скоростью поезда понеслась с ним по палубе. Живая масса рук вокруг него и под ним была так плотна, что стоило ему покачнуться и упасть на одну сторону, как его тотчас же выпрямляли толчком вбок, после чего он соскальзывал уже в другую, где получал новый удар. Этого португалец снести не мог и, выхватив из-за пазухи кофель-нагель, в бешенстве пошел лупить им без разбору направо и налево. Большинство его мучителей обратилось в бегство, но восемь или десять продолжали упорствовать и, не выпуская его из рук, старались выхватить у него оружие. Одному из матросов при этом досталось по голове, и он рухнул замертво. Решив, что он убит, его потащили вниз к хирургу Кьютиклу, а португальца между тем заключили под стражу. Рана, впрочем, оказалась не слишком опасной, и несколько дней спустя пострадавший уже расхаживал по палубе с перевязанной головой.
Это происшествие положило конец увеселениям; проламывать головы было в дальнейшем строжайше запрещено. В положенный срок португалец поплатился за необдуманность своих поступков у трапа, а офицерам представился лишний случай
XXVI
Мыс Горн во всей красе
Мы все еще стояли заштилевшие, когда с фор-салинга на самом горизонте, вероятно, милях в трех, а то и больше, был замечен парус. Сначала он казался небольшим пятнышком, с палубы совершенно незаметным. Но сила притяжения или что-либо, действующее столь же непостижимо, заставляет два заштилевших судна, уносимых тем же течением, непременно хоть немного да сблизиться. Штиль был полный и потребовалось много времени, чтобы парус этот стал уже вполне различим с фальшборта. Со временем он еще более приблизился.
Что это было за судно и откуда оно шло? Нет ничего, что больше возбуждало бы интерес и в то же время так не ставило бы в тупик, как пятнышко паруса, появившегося на горизонте в этих далеких морях у мыса Горн.
Бриз, бриз! Уже заметно, что неизвестное судно приближается к фрегату. Взглянув в подзорную трубу, вахтенный офицер определяет его как судно с полным вооружением под всеми парусами, держащее курс прямо на «Неверсинк», хотя вокруг нас продолжает царить штиль.
Ура! оно несет нам ветер! В самом деле, вот и он. Смотрите, как осторожно пробирается он по воде, едва морщиня рябью ее поверхность.
Наших марсовых немедленно послали наверх отдавать паруса, и те постепенно стали легонько надуваться. Пока что ход у нас был еще недостаточным, чтобы управляться рулем. К закату незнакомец спустился на фордевинд, одевшись в целую пирамиду парусов. Никогда еще, позволю себе заметить, мысу Горн не наносилось столь дерзкое оскорбление. Лиселя сверху и снизу, бом-брамсели, мунсели и все такое. Он прошел у нас под кормой не дальше слышимости голоса, и старшина-сигнальщик поспешил поднять у нас флаг на гафеле.
— На корабле! — крикнул вахтенный офицер в рупор.
— Здорoво, — прогорланил старик в зеленой куртке, сложив руку рупором, а другой держась за бизань-ванты.
— Как зовется корабль?
— «Султан», для заморской торговли, из Нью-Йорка, назначение Кальяо и Кантон, два месяца как вышли, все в порядке. А как звать ваш фрегат?
— Корабль Соединенных Штатов «Неверсинк». Возвращаемся домой.
— Ура, ура, ура! — заорал восторженный земляк, вне себя от патриотизма.
К этому времени «Султан» уже прошел мимо, но вахтенный офицер не удержался дать ему на прощанье добрый совет.
— Эй, послушайте, неплохо было бы вам поснимать наверху кое-какие летучие паруса. С мысом Горн не шутят!
Но дружеский совет пропал в порыве усиливающегося ветра. С внезапностью, достаточно обычной в этих широтах, легкий бриз вскоре сменился резкими короткими шквалами, и мы увидели, как наш хвастливый купец ходом травил все свои паруса, причем его бом-брам-лиселя и бом-кливер быстро распрощались со своим рангоутом. Бом-кливер был поднят наверх и несколько минут носился по воздуху, свернутый в комок и подбрасываемый порывами ветра словно футбольный мяч. Но таких вольностей с парусами «Неверсинка» ветер себе не позволил, ибо в этом отношении мы вели себя более разумно. Впрочем, не прошло и нескольких часов, как и нам не дали скучать.
Около полуночи, когда первая вахта, к которой принадлежал и я, спустилась вниз, раздалась дудка боцмана, а вслед за ней резкий крик:
— Все наверх паруса убирать. Живей, ребята, корабль перевернуть может!
Повскакав со своих коек, мы обнаружили, что фрегат накренило так, что мы с трудом могли выбраться по трапам на верхнюю палубу.
Нам представилось жуткое зрелище. Казалось, что судно несется на борту. Орудия на гон-деке за несколько дней до этого были задвинуты внутрь и порты задраены, но карронады на шканцах и на баке были уже под водой, которая вздымала над ними молочно-белые буруны. Всякий раз когда крен становился круче, казалось, что ноки реев вот-вот нырнут под воду, а впереди брызги фонтанами били через бак, окатывая матросов на фока-рее. К этому времени аврал поднял уже всю команду. Пятьсот человек вместе с офицерами цеплялись преимущественно за наветренный фальшборт. Клокочущее и по временам фосфоресцирующее море бросало отсвет на их поднятые лица; так ночной пожар в густо населенном городе
