духа на этот разношерстный сброд.
Хорошо известно и то, что сам лорд Нельсон считал порку неправильной мерой воздействия, и это, заметим, когда убедился, какое немыслимое в наше время возмущение могут вызвать во флоте злоупотребления властей, возмущение, выросшее, к ужасу всей Англии, в Великий Норский мятеж [178] и на несколько недель угрожавшее самому существованию британского флота.
Исследование наше мы можем углубить на двести лет назад, до эпохи Роберта Блейка [179], великого адмирала кромвелевской эпохи, когда вряд ли в его победоносных флотах существовала такая вещь, как наказание плетьми у трапа. И подобно тому как в этом вопросе мы не можем пройти дальше Блейка, так и в новейшей истории не можем продвинуться дальше нашего времени, когда коммодор Стоктон [180] во время недавней войны с Мексикой вовсе отказался от телесных наказаний на американской Тихоокеанской эскадре.
Но если из трех знаменитых английских адмиралов один питал отвращение к порке, другой почти не прибегал к ней на своих кораблях, третьему же она, по всей вероятности, была совершенно неизвестна, а американский флотоводец чуть ли не в этом году смог поддержать в военное время добрую дисциплину на целой эскадре, не имея на кораблях ни единой кошки, как катастрофически после этого оказываются очернены все морские офицеры, отстаивающие необходимость телесных наказаний во флоте!
Не может ускользнуть от рассудительного исследователя человечества, что стоящая у власти бездарность в присутствии подчиненных ей по положению лиц часто старается замаскировать свое ничтожество, напуская на себя надменно-суровый вид. Масштабы порки на американских военных кораблях во многих случаях прямо пропорциональны профессиональной и умственной беспомощности их командиров. В этих случаях закон, разрешающий телесные наказания, вкладывает плеть в руку дурака. В самых прискорбных случаях это так и происходило.
Известно, что иные английские военные корабли попадали в руки неприятеля из-за неповиновения команды, вызванного безрассудной жестокостью их офицеров, так вооруженных законом, что они могли упражнять эту жестокость без всякого ограничения. Достаточно найдется примеров, когда матросы, завладев кораблями, как это было в случае «Гермионы» и «Данаи» [181] , навеки избавлялись от возмутительных наказаний, налагаемых на них офицерами, принеся их в жертву своему гневу.
Подобного рода события привлекли внимание английского общества. Но тема эта была слишком щекотливая, а правительство приложило все старания, чтобы она не стала предметом всеобщего обсуждения. Тем не менее, всякий раз когда она всплывала в частных беседах, устрашающие мятежи вместе с царившим тогда во флоте неповиновением были почти единогласно приписаны возмутительному институту порки. А необходимость последней, по общему мнению, непосредственно связывалась с насильной вербовкой такого множества недовольных. И в высоких сферах возникло мнение, что, если бы комплектование английского флота можно было осуществить, не прибегая к принудительным мерам, отпала бы и необходимость телесных наказаний.
«Если мы упраздним принудительную вербовку, упразднение порки последует само собой». Так выражалось «Эдинбургское обозрение» позднее, в 1824 году.
Итак, если необходимость телесных наказаний в британском военном флоте вызывалась исключительно системой принудительной вербовки, есть ли хоть тень смысла в перенесении этой варварской практики в американские условия, где в военный флот никогда насильно не вербовали?
Правда, в течение долгого времени, когда насильная вербовка уже не применялась, телесные наказания в английском флоте оставались в силе и остаются в силе до настоящего дня. Но в вопросах такого рода Англия отнюдь не должна служить нам примером, разве что отрицательным. Да и законодателям не следовало бы подпадать под обаяние прецедентов и заключать, что раз порка продержалась так долго, следует думать, что некое положительное свойство ей все же присуще. Это неверно. Мир дошел до такой ступени развития, когда исходные точки надо искать в будущем, а не в прошлом. Прошлое отжило, и ему больше не воскреснуть; будущее наделено жизненной силой. Прошлое во многих отношениях является врагом человечества; будущее во всех отношениях наш друг. В прошлом не обретешь надежды; будущее одновременно и надежда и осуществление ее. Прошлое есть учебник тиранов; будущее — библия свободных. Те, кто исключительно руководствуются прошлым, подобны Лотовой жене [182], превратившейся в соляной столб, лишь только она оглянулась, и навеки потерявшей способность смотреть вперед…
XXXVII
Высшего сорта выдержанный портвейн из подвалов самого Нептуна
Только что мы, приближаясь к тропикам, выбрались в зону хорошей погоды, как вся команда наша приведена была в необыкновенное возбуждение событием, взволновавшим немало любителей возлияний.
Матрос на фор-марса-рее громко доложил, что видит восемь или десять темных предметов в трех румбах на скуле под ветром.
— Под ветер на три румба! — крикнул капитан Кларет старшине-рулевому у штурвала.
И вот, по простому повороту колеса из красного дерева наш боевой ковчег со всеми своими батареями, кладовыми и пятьюстами людей с их чемоданами, койками и провизией направился к неизвестным предметам с такой же легкостью, как мальчик кидается направо или налево, гоняясь за какой-нибудь бабочкой на лужайке.
Затем матрос на фор-марса-рее объявил, что темные предметы не что иное, как большие бочки. В ту же минуту все марсовые напрягли свое зрение в безумной надежде, что их продолжительный
Убавили паруса, фрегат остановился, спустили катер с приказом отбуксировать флотилию бочек к борту. Вскоре пять приятного вида бочек покачивалось прямо под грот-русленем. За борт был спущен строп, и бочки подняли на борт.
Это было зрелище, достойное Вакха и его поклонников. Каждая бочка была глубокого зеленого цвета и до того усеяна мелкими ракушками и уточками [183] и опутана водорослями, что потребовалось немало времени, прежде чем было обнаружено, где находится ее втулка; выглядели бочки почтенными морскими черепахами. Как долго они носились по волнам и подкидывались ими для умножения вкусовых достоинств их содержимого, сказать было трудно. Вернее всего их унесло в море в то время, когда их переправляли на берег или поднимали на борт какого-либо купеческого судна. К такому выводу мы пришли, увидев, что все они соединены между собой тросом, что издали придавало им сходство с длинным морским змеем. Они были спущены на батарейную палубу, куда призвали купора с его инструментом, между тем как толпу любопытных оттесняли часовые.
— Втулками вверх и на лежнях! — воскликнул он в полном восторге, размахивая молотком и забойником.
Когда бочку очистили от водорослей и ракушек, обнаружили, что к одной из втулок присосался какой- то плоский моллюск вроде калифорнийской ракушки [184]. Нет сомнения, слизняк этот избрал себе эту квартиру и заткнул своим телом щель лишь для того, чтобы лучше сохранить драгоценное содержимое бочки. У присутствующих перехватило дыхание, когда наконец бочку наклонили и подставили оловянную кружку под отверстие. Что потечет, соленая вода или вино? Но недоумение было вскоре разрешено благородной красной струей, наполнившей кружку. Лейтенант, назначенный снять пробу, громко и смачно чмокнул, объявив:
— Портвейн!
— Портвейн! — воскликнул Шалый Джек, — и никаких сомнений! — Но к удивлению, горю и ужасу матросов, со шканцев поступило приказание опустить незнакомцев в грот-люк. Распоряжение это вызвало,
