Белый Бушлат

поглубже обдумать вопрос, прежде чем предлагать скороспелые решения.

Эта отповедь не только обескуражила мистера Пёрта, но на время смутила и всех прочих, так что Профессору пришлось самолично выводить английский флот из затруднительного положения. Заключил он, даровав победу адмиралу Роднею, что должно было быть весьма лестно для семейной гордости оставшихся в живых родичей и свойственников этого выдающегося героя.

— Стереть с доски, сэр? — осведомился мистер Пёрт, заметно повеселев.

— Нет, сэр, не раньше, чем вы спасете разбитый французский корабль в углу. Этот корабль, молодые люди, «La Glorieuse»[438]. Заметьте, он отрезан от своих и его преследует весь английский флот. Бушприта он лишился, руль оторван, в него попала сотня ядер и две трети его команды убито или при смерти. Что остается ему делать, если ветер норд-ост-тень-норд?

— Что до меня, сэр, — сказал мистер Дэш, рыцарственный юноша из Виргинии, — я бы флага еще не спускал; я бы даже прибил его к грот-бом-брам-стеньге, право бы, прибил!

— Вашего корабля это бы не спасло, сэр а, кроме того, ваша грот-мачта уже за бортом.

— По-моему, сэр, — сказал мистер Слим, юноша застенчивый, — надо было бы убрать фор- марсель.

— А с какой стати? Что бы это дало, хотел бы я знать, мистер Слим?

— Точно сказать не могу, но, мне кажется, это несколько облегчило бы его положение, — последовал робкий ответ.

— Ни на йоту, ни на вот столечко; а кроме всего прочего, сделать вы этого не можете, так как ваша фок-мачта лежит поперек бака.

— Ну, так убрать грот-марсель, — предложил другой.

— Невозможно: ваша грот-мачта за бортом!

— Крюйсель? — робко внес свое предложение Шлюпочная Пробка.

— Ваша крюйс-стеньга, разрешите доложить вам, сэр, была сбита еще в самом начале боя.

— В таком случае, — воскликнул мистер Дэш, — я сделал бы поворот оверштаг, послал бы им прощальный залп, прибил бы свой флаг к килю, если не было бы другого места, и пустил бы себе пулю в лоб на полуюте.

— Пустое, пустое, сэр! Даже хуже! Вас увлекает невесть куда, мистер Дэш, ваш пламенный южный темперамент! Позвольте мне сообщить вам, молодой человек, что этот корабль, — тут он прикоснулся к нему своим тесаком, — спасти нельзя. — Затем, отбросив его, произнес: — Мистер Пёрт, будьте так любезны вынуть одно из этих ядер из ячейки и передать его мне.

Держа железную сферу одной рукой, ученый муж стал проводить по ней пальцами другой, словно Колумб, объясняющий шаровидность земли королевской комиссии кастильских священнослужителей.

— Молодые люди, я продолжаю свои замечания относительно прохождения ядра in vacuo[439], каковые замечания были прерваны вчера боевой тревогой. Процитировав замечательный пассаж из «Британского артиллериста» Спирмана, я сказал вам, как вы помните, что путь ядра in vacuo представляет параболическую кривую. К этому я теперь добавлю, что, согласно методу, коему следовал знаменитый Ньютон в рассмотрении вопроса криволинейного движения, я полагаю траекторию, или кривую, описываемую телом в пространстве, состоящей из ряда прямых, пройденных в последовательные отрезки времени и представляющих собой диагонали параллелограммов, образованных в вертикальной плоскости между вертикальными отклонениями, вызванными силой тяжести, и проекцией на горизонталь линии движения за каждый вышеописанный промежуток времени. Это должно быть очевидно, ибо, если вы скажете, что траектория in vacuo ядра, которое я сейчас держу в руке, опишет нечто иное, чем ряд прямых и т. д., то придете к reductio ad absurdum[440], что диагонали параллелограммов…

— Всей команде брать рифы на марселях! — прогремели боцманматы. Ядро выпало из ладони Профессора, очки соскользнули ему на нос, а класс его шумно разбежался, карабкаясь по трапам вместе с матросами, которые тоже издали слушали лекцию.

LXXXIV Корабельные цирюльники

Упоминание об одном из корабельных брадобреев в предыдущей главе вместе с воспоминанием о том, какую видную роль они играли в трагических событиях, о которых я расскажу ниже, заставляет меня познакомить с ними читателя.

Среди многочисленных мастеров и представителей галантерейных профессий на корабле ни одна не пользуется таким уважением и не извлекает столько прибыли, как профессия цирюльника. Легко можно себе представить, что пятьсот шевелюр и пятьсот бород на фрегате должны доставить немало труда тем лицам, коим препоручена забота о них. Поскольку все, касающееся частных дел военного корабля, находится под наблюдением военного начальства, иные парикмахеры официально утверждаются в своей должности старшим офицером. Дабы наилучшим образом выполнять возложенные на них обязанности, они освобождаются от несения каких бы то ни было обязанностей по кораблю, за исключением ночных вахт во время похода, выхода на общие построения и авральных работ, когда вызывают всю команду. Им присваивается звание матросов первой или второй статьи, и в соответствии с этим получают они свое жалованье, будучи еще вдобавок щедро оплачиваемы за оказанные услуги. Размер вознаграждения исчисляется по числу матросов, столько-то за квартал, причем сумма, причитающаяся с каждого, списывается с его личного счета и переводится на счет брадобрея.

Заметим, что пока брадобрей бреет своих клиентов из расчета столько-то за подбородок, жалованье его продолжает поступать, что делает из него по отношению к матросу своеобразного компаньона, не участвующего в ведении дела; да и те деньги, которые парикмахер получает как матрос, строго говоря, нельзя считать его заработком. Впрочем, принимая во внимание все обстоятельства, особых возражений по этой части брадобреям сделать нельзя. Однако на «Неверсинке» были случаи, когда люди получали часть своего содержания за выполнение работ для частных лиц. Среди них было несколько великолепных портных, просидевших по-турецки на галф-деке почти все плавание за изготовлением сюртуков, панталон и жилетов для господ офицеров. Некоторые из них, совсем или почти совсем не знающие морской службы и лишь редко, а то и никогда не выполняющие обязанностей матросов, числились в судовых книгах матросами второй статьи, получающими десять долларов в месяц. А почему? Да потому что, прежде чем завербоваться, они раскрыли тайну своего ремесла. Правда, офицеры, которых они обшивали, платили им за труд, но некоторые давали так мало, что вызывали изрядную воркотню мастеров. Во всяком случае, эти швецы и латальщики не получали от иных из них того, что могли бы свободно заработать за такой же заказ на берегу. Возможность обшиваться на корабле представляла для офицеров значительную экономию.

Подобный же случай представляли судовые плотники. В команду эту входило от шести до восьми человек. В течение всего плавания они упорно трудились. Над чем, спрашивается? Главным образом над тем, что выделывали шкапчики, трости, модели кораблей и шхун и тому подобные пустяки, требующие кропотливой работы, преимущественно для командира корабля. А что платил командир за их труды? Шиш. Расплачивалось за него правительство Соединенных Штатов: двое из них — помощники получали по девятнадцати долларов в месяц, а остальные, в качестве матросов первой статьи, по двенадцати.

Но вернемся к своей теме.

Те дни, по которым парикмахеры упражняются в своем искусстве, включены в судовой календарь под названием брадобрейных. На «Неверсинке» операция эта происходила по средам и субботам; парикмахерские в эти дни открывались сразу же после завтрака; разбросаны они были по различным частям батарейной палубы между длинными двадцатичетырехфунтовиками. Оборудование их, впрочем, особой сложностью не отличалось и не шло ни в какое сравнение с роскошным оборудованием столичных мастеров. На корабле все сводилось к фитильной кадке, поставленной на снарядный ящик, вместо кресла для клиента. Никаких тебе зеркал во весь рост, ни ручных зеркалец, ни кувшинов, ни тазиков, ни уютной мягкой скамеечки для ног — словом, ничего, что превращает бритье на берегу в такое