И у фрицев за Варшавкой тоже болото. Где воду для кухонь брать?
А на ничейке хуторок сожженный и — колодец. Так у них там вроде расписания. В шесть утра наша водовозка берет воду в колодце, в семь — ихняя. У них распорядок дня другой, они поспать любят. Н никто в эти два часа по хутору и водовозкам не стреляет — ни они, ни мы. После восьми — пожалуйста. Так же и вечером.
— Черт знает что! — возмутился Басин. — Перемирие какое-то устроили! Выдумываете, наверное?
— Зачем выдумывать? Так рассказывали. Суп да, кашу всем варить надо. И фрицы понимают — время ихнее прошло, ни сил, ни умения отсунуть нас от колодца у них уже нету, вот они и признали равноправие. Перемирия никакого нет, а равноправие установилось, и они это чувствуют. Вот и считаю — раз мы им рождество не испортили, тихонько просидели, они тоже нам Новый год не испортят. Мы им сознательность уже вбили. — Старшина сдержанно, дипломатично улыбнулся. — Теперь остается мозги вправить.
Басин остыл, но приказа своего не отменил.
Забежал Кривоножко — веселый и азартно возбужденный:
— Ну, можем ждать сабантуя.
— Это ж по каким данным? ОБС — одна баба сказала?
— Представьте себе, эта самая баба — персонально я. Снайперы натворили дел. — Басин тревожно посмотрел на Кривоножко, но тот был весел, и, значит, неприятностей не предвиделось. — Они, понимаете, взаимодействовали с зобовсками пушкарями, а те всадили несколько снарядов в наблюдательный пункт. А там. видимо, сидело начальство.
Противник заметался, забегал, снайперы стали расстреливать и увидели, что в укрытии стоят легковые автомашины. У них же и с минометчиками налажено взаимодействие, и минометчики открыли огонь. Мин у иих мало, так они только и выпустили две серии. А машины и загорелись. Я представляю, как озвереют фрицы, — побили явно солидное начальство.
Он не успел закончить рассказ, потому что неподалеку от штаба батальона рявкнули тяжелые снаряды, потом разрывы прокатились л стороне. Артиллерийско-минометный обстрел все усиливался, но он не сливался в единый, слитный рев артиллерийской подготовки наступления. В паузах слышались короткие пулеметные очереди.
В эти секунды в Басине все как бы сошлось в одну точку — следовало принимать решение. А чтобы его принять, нужно понять замысел противника.
Можно великолепно кончать сержантские школы, военные училища или академии, но пока не ощутишь конкретного противника в конкретных условиях, не узнаешь его повадок и хотя бы примерного расположения его боевых порядков, правильного решения не примешь.
Басин рассуждал примерно так: артналет явно случайный, словно по тревоге. Вражеские артиллеристы определенно рыскают — тяжелая батарея ударила по расположению штаба. (Вспомогательная мысль: все-таки нужно завершить лысовскую задумку и сменить и КП и НП — противник, кажется, кое-что нащупал.) Ясно, что КП для нее цель номер один, но — плановая. Прошло уже больше минуты, а повторных разрывов снарядов нет, значит, огонь перенесен: ведь для перезаряжания орудий требуется меньше минуты. Разрывов в тылу, на артиллерийских и минометных позициях, нет, противник ведет огонь только по переднему краю. Значит, серьезных намерений у противника тоже нет. Иначе он обязательно постарался бы обезвредить артиллерию. Судя по паузам — противник выводит огонь на какие- то ему одному известные цели или стреляет по тем, которые ему кажутся опасными в данный момент. (Вспомогательная мысль: пусть командир минометчиков — у него есть разведчики — составит схему этих разрывов: нужно знать, какие наши точки и объекты вскрыты противником, пристреляны им.) В паузах ведется пулеметный огонь — при настоящем наступлении, фрицы вести огонь не будут, они выждут, пока отработает артиллерия, а уж потом пулеметами прикроют выдвижение пехоты. Сама пехота днем располагается метрах в ста, а то и дальше от передовой траншеи. Пока она поднимется по тревоге, пока займет свои места и приготовится к атаке — пройдет немало времени.
Все эти, лежащие на поверхности, факты и выводы заставили Басина принять два первых решения. Он приказал телефонисту связаться с приданными и поддерживающими артиллеристами и минометчиками и отдал приказ:
— Ответного огня не открывать!
Что артиллеристы и минометчики уже изготовились к бою, в этом он был уверен. Своим ротам, в том числе и минометной, он приказал:
— Приготовиться к отражению атаки! Людей из укрытий не выводить!
Зачем подставлять их под удары, если еще не все ясно? На переднем крае есть дежурные наблюдатели и пулеметные расчеты, есть дежурные взводы, и если противник поднимется в атаку, роты успеют занять свои места в первой траншее.
Пока он думал и приказывал, слух автоматически отмечал перемещение разрывов, и постепенно стало понятным, что основной огонь сосредоточивается где-то возле стыка восьмой и девятой рот — как раз там, где, как докладывал командир снайперского отделения сержант Жилин, и должны были действовать снайперы и где артиллеристыпротивотанкисты старшего лейтенанта Зобова оборудовали свои временные огневые позиции. Пожалуй, все становилось на свои места — снайперы и артиллеристы, кажется, подстрелили большое начальство, и противник прикрывает эвакуацию его остатков, а может, и останков, в тыл.
Можно, конечно, приказать открыть ответный огонь к помешать этой эвакуации, только зачем? Открыть свои огневые и тем самым помочь противнику уточнить их?
Израсходовать боеприпасы, которые приказано беречь и экономить? Наконец, показать противнику, что сил на этом участке много, и, значит, привлечь его внимание к девятой роте, из которой и собирались выводить взвод для боевой подготовки? Нет уж… Пусть противник считает, что произошел лишь несчастный случай, а во всем остальном мы соблюдаем… перемирие? Нет. конечно!.. Разумное равновесие.
Зазуммерил телефон, и телефонист молча передал комбату трубку.
— Что у тебя там творится? Где точно? — загремел командир полка.
— Бьют по стыку девятой и восьмой роты…
— Ты взвод из девятой уже вывел?
— По плану — с завтрашнего дня. Так и сделаем. А бьют потому, что снайперы и артиллеристы лупанули немецкого генерала и его свиту. Вот фрицы и взбеленились.
Басин говорил отрывисто, грубовато, и это «лупанули» прозвучало как вызов. Но он знал командира полка и верил, что этот, граничащий с грубостью, тон сделает свое дело. И он сделал. Подполковник помолчал и с долей ехидства спросил:
— А ты откуда знаешь, что генерала? Лампасы видел?
— Две легковые машины сожгли. А кто ж, кроме генералов, на НП на машинах ездит? У нас с вами таковых. не имеется.
Подполковник опять помолчал и уже миролюбиво осведомился:
— Что предпринял?
— Приказал приготовиться к отражению атаки, огонь открывать запретил, людей в траншею пока не вывожу. Сижу и жду, что будет дальше.
— Что ж… Жди. Докладывай.
— Так точно! Доложу!
Огонь противника то усиливался, то ослабевал.
Связной комбата Кислов несколько раз выскакивал из землянки на взгорок, рассматривая участок, на котором бушевали разрывы, и, возвращаясь, озабоченно сообщал:
— Все там же. «Рама» пролетела…
— 'Рама'? — удивился капитан Басин. — Этакое внимание. Это что-то серьезное.
Послушайте, — обратился он к замполиту, — вы здесь давно — отмечалось посещение оборины противника высшими чипами?
— Не замечали…
— Вот и я думаю… Наступать собрались? Вряд ли… Позади нас… болота, лес. Зимой, конечно, можно,
