была видна эта дорога — и с запада, мимо дома, и с других дорог. Дробот не мог уследить за ними, и потому Сашка докладывал ему, какая машина прошла и где остановилась. К полудню они знали расположение немецких частей: в селе стояли связисты, танкисты, зенитчики и штаб, в Крюкове — пехота, а в трех окружающих деревнях — пехотинцы и артиллеристы.
Оттого, что основная задача была выполнена, внимание начинало ослабевать. Оба все чаще примечали посторонние, ненужные детали. Дробот заметил брошенные неподалеку от моста тракторы, отметил, в какой дом ходят полицейские, а Сашку заинтересовал длинный немец шофер из дома наискосок. Он несколько раз выходил из избы, выносил и вносил ведра, проветривал и вытряхивал простыни, перину, подушки. С блестящими судками сбегал за завтраком и снова побежал на кухню, но уже с котелками.
За полдень он вышел гулять с двумя крупными, косолапыми псами на поводках.
Широкогрудые, отливающие бронзой, черномордые псы, туго натягивая поводки, обежали незагороженный двор, унюхали что-то очень для них важное и присели. Немец шофер стоял к Сиренко спиной, но даже его спина выражала презрение к собакам и, видимо, к собственной судьбе.
Когда собаки снова рванулись и потащили за собой длинного немца, на порог соседней избы вышел мальчишка с печеной картошкой в руках. В валяных опорках на босу ногу и огромной стеганке, в шапке с отвисшими на стороны «ушами», он смотрел на удивительных собак, осторожно счищал кожуру с картошки, облизывал ее и, осмотрев со всех сторон, выбрасывал.
Собаки заметили мальчишку, насторожились и, пошвыряв задними ногами снег, рванулись было вперед, но длинный немец сдержал их. Собаки не лаяли, не скулили. Они только протестующе и недоумевающе оглядывались на своего поводыря и снова рвались к мальчишке, который добрался наконец до настоящего картофеля и, склонив голову набок, начал есть.
Из дверей дома вышел высокий офицер в теплой шинели на белом козьем меху с волчьим воротником. Выставив руку, он застегивал перчатку и с интересом смотрел на рвущихся с поводков собак и мальчишку с картофелем. Застегнув перчатку, он что-то сказал длинному немцу, и тот, все так же сдерживая собак, повернулся лицом к офицеру. Спина и поднятые плечи шофера выражали недоумение и даже страх. Офицер, видимо, резче повторил сказанное, и длинный немец не спеша стал подтягивать одну из безмолвно-яростных собак, шаря рукой по ее ошейнику. Шарил он медленно, не отрываясь глядел на мальчишку, делал руками какие-то непонятные, скрываемые от офицера знаки. Мальчишка не обращал на них внимания — он жевал картошку и смотрел на собак.
Задерживаться немец не мог, и в тот момент, когда он спустил первую собаку с поводка, чья-то рука из-за двери подхватила мальчишку за шиворот и втянула в избу. Собака с разгона ткнулась в закрытую дверь, поскребла ее жесткими когтями и долго нюхала следы.
Офицер что-то раздраженно говорил длинному, стоявшему навытяжку немцу. Вторая, так и не спущенная с поводка собака рыла снег и дергала немца за руку. Оп покорно покачивался, и офицер, казалось, свирепел именно от этого. Наконец он ушел, и длинный немец долго ловил первую собаку, а когда поймал, увел свою свору в дом.
Сашка переполз к Дроботу и рассказал о немцах, собаках и мальчишке. Сержант сощурился и вздохнул.
— Хотелось пристрелить этого эсэсовца, ага?
— Хотелось, — сознался Сашка и, кажется, впервые в жизни скрипнул зубами от неутоленной злобы.
— Это верно, — не удивился Дробот. — У себя в тылу они особенно противны. И очень их хочется стрелять. А нельзя. Никак нельзя, — закончил он с сожалением.
Они пошептались и опять расползлись к амбразурам наблюдать за машинами, немцами и всем, что попадалось на глаза, потому что все могло оказаться нужным и важным.
Перед обедом в дом наискосок прибежал солдат. Он и длинный немец взяли канистры и ушли. Потом длинный немец залил горючее в машину, долго регулировал и прогревал ее и, наконец, стал выносить из дома вещи, укладывая их в багажник и на заднее сиденье.
«Куда ж он поедет, черт этакий?» — подумал Сашка и, не выдержав, пополз к Дроботу. Тот долго размышлял, потом предложил:
— Ты следи за машинами. Если этот твой знакомец начнет останавливать машины и калякать с шоферами — верное дело, поедет на запад.
И точно. Когда машина была загружена, шофер вышел на дорогу и остановил первый въезжающий в село грузовик. Он долго беседовал с водителем и сопровождавшими грузовик солдатами.
День быстро убывал, небо снизилось, а дали словно раздвинулись. Вернулся офицер в теплой шинели и выпустил гулять собак. Они рыскали по двору, играли, иногда, подбегая к порогу, на котором стоял мальчишка, нюхали доски. Офицер что-то сказал шоферу и ушел в дом. Шофер подозвал собак и стал их вычесывать.
И как раз в это время на порог вышел мальчишка в стеганке, за ним показался крупный кудлатый пес — худой, с подведенным животом, с мощными, грузными лапами. Мальчишка взял его за ошейник и с вызовом посмотрел на дом, в который вошел офицер.
Длинный немец увидел мальчишку слишком поздно — вначале его учуяли собаки. Они насторожились, напружинились и с секунду стояли как бронзовые изваяния — черные морды сливались с чернью избяных бревен, и казалось, что это испорченные изваяния. Потом обе, как по команде, сорвались с места и, вытягиваясь в прыжках, молча понеслись к порогу.
Кудлатый пес оскалился и присел на задние лапы, готовясь к драке. Но драки не случилось. Бронзовые псы с черными мордами были натренированы на людей.
Не обращая внимания на кудлатого пса, они с налета навалились на мальчишку, норовя схватить его за горло, но, мешая друг другу, не успели сделать этого. Над дорогой пронесся отчаянный детский вопль.
Дробот подполз к Сиренко, когда тот рвал затвор автомата, и едва успел сдержать подчиненного.
Длинный немец бросился к собакам, но в это время выскочил офицер и, на ходу расстегивая кобуру, что-то сказал длинному. Он остановился и, покорно сгибаясь, пошел к машине, лег животом на ее капот и закрыл руками уши.
На крыльце кудлатый пес, схватив за загривок одну из собак, тряхнул ее и, не оторвав от мальчишки, стал сводить челюсти. Бронзовая собака отпустила мальчишку, пронзительно заверещала.
Офицер взвел курок пистолета.
Кудлатый пес ловко перевернул своего противника на спину, вцепился в светлое, почти белое горло. Сашке показалось, что он слышал, как хрустнули позвонки. Вдруг опять раздался детский крик — вторая собака деловито перекатывала мальчишку по крылечку, вырывая куски ваты из стеганки, стараясь достать до горла.
Кудлатый пес свел наконец челюсти, тряхнул своего врага и, отбросив в сторону, ринулся на вторую собаку. Но вцепиться ей в загривок не успел — офицер выстрелил, и кудлатый пес, словно удивляясь, оглянулся. Офицер выстрелил еще и еще, и пес свалился на бок.
Привыкшая к выстрелам собака оставила мальчишку — загривок у нее быстро темнел: видимо, пес успел-таки цапнуть ее как следует. Офицер подхватил собаку на руки и, рассматривая рану, топтался на месте. Под ноги попался валяный опорок, офицер со злостью ногой оттолкнул маленькое тельце в стеганке.
— Вот так-то, браток, — сказал Дробот, снимая руку с сиренковского автомата. — Вот такие-то дела…
Оскаленный, страшный и беспомощный, Сашка неотрывно смотрел на крыльцо, на котором лежали мальчишка и собачий труп, на удаляющегося офицера.
Что было дальше, Сашка не видел — Дробот резким шепотом приказал войти в связь. В этот раз Сашка никак не мог понять, что от него требуется, как нужно настроить рацию, пока сержант не обозлился:
— Прекрати истерику! Ты вспомни, что и кто нас ждет.
Сознание медленно переваривало слова, и, когда они были усвоены, Сашка перестал скрипеть зубами,
