Как мы видим, и на Линии, вдали от Харбина и других центров, люди тоже жили спокойно, не вмешиваясь в происходившие политические события и не шибко интересуясь ими. Во всяком случае, папа в своих подробных и ясных по тону и мысли мемуарах, написанных по моей просьбе, мало упоминает о политике.
Все, видимо, в большинстве продолжали заниматься своим привычным делом. Папа пишет: «Заботливый хозяин, отец загодя договаривался с артелью косцов по заготовке сена. Осматривал участок для покоса, предпочитая возвышенные места. На приемке сена всегда присутствовал сам. Но лошадям и коровам требовалось не только сено, поэтому в 10 км от Бухэду на т. н. Первом броде р. Горигол, отец имел заимку, на которой выращивался овес; заимка вместе с тем служила как бы дачей и местом отдыха — около реки, гор и полей».
Недавно, в НСМ (июль-август 2000 г., № 77) была помещена статья Г. А. Лагунова о русских чольских поселенцах. Смежный район этот интересен судьбами многих эмигрантов, и папа, коренной житель Бухэду, тоже вспоминает о нем (а это середина 20-х годов):
«Упомянув выше о реке Горигол, хочется, кстати, рассказать о ней побольше. С нею некоторое время была связана моя работа, как инженера, по изысканиям и постройке железнодорожной ветки. Около 30 км ветка проходила по живописной довольно широкой долине р. Горигол. Сама же, быстрая, как всякая горная река, она впадала примерно в 12 км от Бухэду в нашу „Большую речку“ (р. Ял). Общая протяженность реки — около 45 км, и на последних примерно 15 километрах мне побывать не удалось. А говорили, что местность около истока реки очень хороша, а сама река вытекает довольно широкой полосой непосредственно из горы!
Грунтовая дорога от Бухэду, ведшая на концессию КВЖД в долине реки Чол, через небольшой перевал попадала в долину реки Горигол и пересекала реку три раза. Эти места пересечений и получили названия Первый Брод, Второй Брод и Третий брод. На этих Бродах были небольшие (2–3 домика) поселения русских, и на Первом Броде — наша заимка, на Втором — заимка нашего свата Семена Григорьевича Мармонтова, а на Третьем стоял домик лесорубов и неподалеку — смолокурня.
С. Г. Мармонтов сеял пшеницу, и для сева ее в долине реки Горигол у него были, по-видимому, все основания. Эта долина только примыкала к главной долине, по которой проходила КВЖД, и была как бы защищена от свирепых холодных ветров, дующих, как бы спускающихся, с Хингана. В ней всегда было много снега и сравнительно мягкий микроклимат. Поэтому-то у свата были высокие урожаи, которые он убирал машинами. Примечательно, что с посевами пшеницы, овса и прочих зерновых культур там появилось много фазанов…»
Несмотря на все трудности организации в Маньчжурии лесного дела, о которых подробно пишет отец, дела у деда шли отлично. Концессии его находились примерно в 30–35 верстах от станции Ялу, на реке Белой. Гавань для приема сплавленного леса была устроена на самой станции, у которой Белая впадала в р. Ял. Здесь была главная контора и большие склады провизии и материалов для рабочих. Я часто приезжал в Ялу (станция находилась от Бухэду в 30 верстах по железной дороге) и один раз побывал, вместе с гостившим у меня однокашником Колей Фельзингом, на концессии на Белой, куда ехали на телегах.
Посмотрели, как ведутся заготовки леса, и даже приняли участие в работе по сплаву: начались дожди, и мы помогали сбрасывать в реку поленницы дров (в них я впервые увидел обитавших там летучих мышей).
На Белой была рабочая контора, много бараков для рабочих и несколько русских солдат — как защита от хунхузов.
Интересно, что на концессии был сосновый колок — редчайшее явление для той местности. Коля и я так старались найти в этом лесу жука-рогоносца! Но не нашли!
Станция Бухэду дала многих достойных и уважаемых людей, крупных специалистов, ярко проявивших себя на Родине и за ее пределами. Это семьи П. Д. Берзина, Р. Э. Вейсмана, С. Г. Мармонтова, Ф. П. Малышева, Е. Д. Каргина, Х. Х. Мансурова, Омельчуков-Показаневых, других, о которых я надеюсь рассказать в следующих книгах.
Филипп Омельчук с женой Устиньей приехали в Бухэду на постройку КВЖД в 1898 г. Сестра Устиньи — Домна Нагулько с семьей уехала в Сан-Франциско, и в середине 50-х связь между обеими семьями, к сожалению, прервалась. У Омельчуков, оставшихся в Маньчжурии, родились сыновья Павел и Владимир, потомственные железнодорожники, и дочь Антонина, вышедшая замуж за Николая Показанева.
В 1935 году многие члены этой большой семьи выехали в СССР и спустя два года были репрессированы органами НКВД.
Антонина Филипповна вторично вышла замуж — за А. И. Евстафьева и проживает в настоящее время в г. Дербенте (Дагестан). Их сын — Юрий Александрович Евстафьев — москвич, доцент Московского государственного строительного университета, автор более 50 научных публикаций, меценат, помогающий изданиям журналов и книг о русской эмиграции в Китае.
Павел Филиппович возвратился на родину в 1954 г., работал на Алтае, а затем в Челябинске. Его дочь Наталия, харбинка, абитуриентка ХПИ, вышла замуж за инженера Глеба Разжигаева, тоже окончившего этот институт. Она организатор и редактор челябинского упомянутого выше и весьма популярного журнала «Русская Атлантида».
Начиная разговор о раннем периоде развития искусства в послереволюционном Харбине, хочу прежде всего отметить составленный с большой любовью и знанием дела очерк «Искусство: культурно- артистическая жизнь в Харбине» бытописательницы города, поэтессы Ольги Стефановны Кореневой- Кулинич (книга «Стихи». Сидней, 1984). Ольга Стефановна сама была активной участницей музыкальной жизни города; очерк опубликован в журнале «Политехник» (1979, № 10, с. 154–172) и остается на сегодня наиболее полной работой на эту интересную и важную тему.
Позволю себе дополнить его некоторыми собственными соображениями, а главное, воспоминаниями моего отца — тоже глубокого поклонника музыки и страстного любителя оперы и оперетты.
Размышляя о феномене русского Харбина, о котором я попытался дать общее впечатление в первой книге, я пришел к выводу, что одной из важнейших причин, обусловивших возможность столь многообразной общественной и культурной жизни Харбина после революции, был чрезвычайно высокий уровень концентрации в Маньчжурии слоя высшей и средней интеллигенции, наличие в ее среде специалистов абсолютно всех профилей и всех специальностей, людей не только образованных, но и предприимчивых. Начну с цитаты, которая, на первый взгляд, не имеет прямого отношения к искусству, но хорошо поясняет ситуацию.
Как написал в прекрасной статье «Курсы прикладных знаний» инженер А. Глувчинский (тот же «Политехник», с. 130–134) — «Многие не представляют себе, сколько Харбин имел техникумов, профессиональных курсов, школ, где преподавались прикладные знания — искусство, ручной труд… которые на самом деле сыграли большую роль в деловой, коммерческой и культурной жизни Харбина. Все эти курсы и школы дали Харбину много техников, ремесленников, мастеров, медицинских работников, секретарей, переводчиков и других специалистов. Все это дало возможность поддерживать деловую жизнь, двигало заводы, мастерские, транспорт.
Нельзя обойти вниманием и не указать на женские профессиональные курсы, которые давали возможность обслуживать медицину, выпуская фармацевток, сестер, больничных сиделок; иметь салоны красоты, обшивать платьями по моде все население, готовить кадры секретарей, машинисток или развлекать население постановками в театре, балетом, операми и опереттой…
Как только являлась необходимость или требование того или иного ремесла, знания, сразу же появлялись люди, которые организовывали, устанавливали школы, курсы».
Все это отмечено чрезвычайно верно. Добавлю только, что вряд ли искусство и литература в Харбине могли бы развиваться столь успешно без подобной материальной базы.
Вторая причина, на мой взгляд, — это отлично налаженная в Харбине система общего образования — прежде всего начальных и средних школ, — вобравшая в себя и сохранившая все лучшее, что было характерно для прежней российской классической гимназии и реального училища, и чутко реагировавшая на все требования сегодняшнего дня (в данном случае — изучение истории и экономики Китая, Японии, их языков, иностранных языков вообще). Результатом этой прекрасно развитой системы образования было появление в Харбине и второго поколения эмиграции — значительного слоя образованной и всесторонне развитой молодежи, молодежи с разнообразными и широкими интересами. И это обстоятельство на более
