Отец продолжает о своей учебе:
'Учился я успешно, и как-то невольно вышло так, что я и Володя Швецов почти с 1-го класса стали друзьями-соперниками за первое место в классе. Скажу откровенно, что я не ставил себе этой цели и нередко получал двойки за невыученные уроки, а тем более не думал в это время о золотой медали!
Я не был задирой, но и не трусил схватываться с обидчиками (из других классов), которые были сильнее меня. Не был 'ябедой', 'подлизой', 'зубрилой'! Может быть, за все это ребята в классе и относились ко мне очень хорошо.
Редкое воскресенье меня не приглашали к себе в гости: Троицкий-Богородский, Гаевский, Семенов, Данченков, Швецов, Варламов, Нациевский, Новиков, Фельзинг, Носов. Отчасти это сказалось и в своего рода классном 'Журавле', который в 6-м классе написал наш классный 'поэт' Гаврюшка Нациевский. По порядку рядов, по каждой парте он дал характеристики всех 28 учеников.
Куплеты были остроумные, меткие, временами ядовитые. Не буду приводить всего 'Журавля', дам некоторые выдержки:
В тот день вместе с 'Журавлем' Гаврюшка принес и 'Похождения Саши и Эдгаши' — намек на наших преподавателей, 'произведение' абсолютно неприличное! Всем было интересно прочитать этот 'шедевр', но пускать его по рукам было очень опасно — кто-нибудь мог и 'попасться'. Поэтому, узнав, когда наш Эдгар Мартынович будет на рисовании в Женском училище, решили прочитать 'Похождения' на соответствующей перемене в более или менее 'спокойной' обстановке. Приняв все меры предосторожности, собрались в кружок. Я начал чтение, держа 'Журавля' под рукой. Чтение под хохот слушателей уже подходило к концу, как вдруг в дверях показался Эдгар Мартынович.
Молниеносно я заменил 'Похождения' 'Журавлем', и так же молниеносно наш классный наставник, как коршун, был уже около меня и выхватил тетрадку. Довольный, с видом победителя, он вышел с 'уловом' из класса, а мы, убедившись, что он ушел в учительскую, благополучно закончили чтение до начала урока.
Через два урока Эдгар Мартынович вошел к нам сияющий и спросил:
— Кто это написал?
Гаврюшка скромно признался, что он.
— Молодец! Всем в учительской понравилось произведение, и у меня попросили его, чтобы прочитать и в других учительских.
Гаврюшка краснел от похвал, как и подобает начинающему поэту, а мы все слушали это, внутренне смеясь, и думали, а что бы было если бы Эдгар Мартынович захватил 'Похождения'?!
Заканчивался июль! Шли к концу летние каникулы перед началом занятий уже в 7-м классе! Как всегда, время проведено интересно, так хорошо живется дома!
Неожиданно из Чжаланьтуня (станция КВЖД в 120 км от Бухэду) приехал мой одноклассник Симка Мейзеров. Первым его словом после взаимных приветствий было: 'Выручай!' Оказалось, что он и наш приятель Сергей Жейц получили переэкзаменовку по алгебре и геометрии, занимались с репетитором, но тому пришлось надолго уехать, и теперь на меня возлагались все их надежды.
Что же было делать? Пришлось согласиться.
Преподавателем я оказался требовательным, и занятия пошли у нас успешно. Чжаланьтунь — чудесное место, курортного типа (там впоследствии и был организован курорт), а чуть ли не рядом с поселком — множество фазанов. Оба моих подопечных были заядлыми охотниками, вот они и начали уговаривать меня пожертвовать одним днем и дать им возможность поохотиться на молодых фазанов. Кончилось это тем, что и я сам загорелся желанием поохотиться.
Нужно сказать, что мой отец был большим любителем охоты, отличным стрелком.
Служба в стрелковых войсках, по-видимому, привила ему любовь к огнестрельному оружию. У нас дома была, я бы сказал, маленькая коллекция ружей, револьверов и пистолетов. Он отлично научил стрелять и меня. Обучал он меня стрельбе из 'монте-кристо' (по бутылкам!), а потом приобрел мне великолепное бельгийское ружье — Зауэр № 16 (отец всегда пользовался № 12), но 'приохотить' меня к 'делу' так и не смог: я предпочитал просто бродить по лесам и горам!
Но тут, раз уж так все получилось, я поехал в Бухэду, взял свое снаряжение, вернулся, и мы пошли на охоту. Фазанов, действительно, было много, и мы, чтобы не мешать друг другу, разошлись в разные стороны. Я шел без собаки и даже вздрогнул, когда чуть ли не из-под ног вырвался молодой фазан. Спокойно 'отпустил' его на 20, 30, 40 шагов и, решив, что этого достаточно, выстрелил.
Фазан упал. Подошел я к нему, поднял, и… меня охватило разочарование и сожаление. Казалось бы, что стрелял я точно, но расстояние все же было небольшим, сильный 'бой' ружья не дал возможности рассыпаться дроби 'веером', и заряд почти целиком попал в несчастного фазана — вернее, теперь это была только половина фазана!.. Желание охотиться пропало. Я, как-то с горечью, подумал: какая огромная разница в удовольствии кушать вкуснейшие 'фазаньи отбивные', которые так превосходно умела готовить мама, и убивать этих самых фазанов!
Я вообще после этого никогда больше не охотился. Отец очень любил выходить 'в поле' на разную дичь, в зависимости от сезона, но так и не сманил меня принять участие хоть в одной своей охоте.
Но вот рыбалка — это было дело другое.
Закончил я со своими 'охотниками' курс наук — подготовил их, как будто, неплохо.
Времени до отъезда в Харбин оставалось немного, поэтому решили мы 'не медля' устроить большую рыбалку на 'пудовых тайменей'!
Поехали пятеро взрослых и двенадцать мальчишек моего возраста. Взяли 12-метровый бредень, а взрослые 'на всякий случай' захватили ружья.
Уехали километров за 20 и остановились там, где горная река Анир, начинающаяся где-то далеко- далеко, уже набрала силу и ширину. Правый берег — скалистый, почти отвесный; другой — пологий, усыпанный речной галькой. Между двумя перекатами находилось 'то самое' нужное глубокое место. Расстояние между перекатами было метров 15, а глубина, как выяснилось потом, — около 2 метров, ширина метров 10.
Начали готовиться к рыбалке, только смотрим — наши взрослые что-то пошушукались между собой, 'покрутили носами', а потом говорят:
— Вы, ребята, тут управляйтесь пока, а мы скоро вернемся, поможем вам!
Забрали свои ружья и спокойненько ушли. Остался с нами один — француз-лингвист, профессор Р. Аппель, но и он мало, по-видимому, интересовался рыбалкой, тоже ушел любоваться местностью.
Мы обозлились: бросить нас на рыбалке, которая требует и уменья — чего у нас было мало, и силы, которой у нас тоже было немного! 'Ну, хорошо! Обойдемся без вас! Покажем вам, на что мы способны!'
Бредень по длине разделялся четырьмя не очень толстыми жердями — две по концам и две около 'кошеля'; жерди эти назывались 'клячами', и были они длиной 180 сантиметров. По распределению обязанностей мне поручили одну из центральных 'кляч', доводы товарищей для этого были вескими, да и я, и мой напарник не возражали против них. А поручали нам, в сущности, очень, как увидите, ответственное дело. К каждому концу бредня выделили по 4 человека, на нижний перекат (чтобы рыба не ушла!) поставили одного, а одного оставили в резерве — помогать тем, кому придется 'туго'.
Нашей задачей было: держась за 'клячи', придавливать их, а следовательно, и 'кошель' ко дну.
