пытается помочь, но у него нет сил. Он откидывается на снег и молча смотрит.
Ткань — это угол одеяла, и, похоже, оно уходит вертикально вниз.
Верхний слой — сплошной лед, и я царапаю его замерзшими пальцами, каждый раз отбрасывая не больше пригоршни. Потом лед заканчивается, и дело идет быстрее.
Комки снега падают откуда-то сверху и отскакивают от моего капюшона, и я боюсь, что нас засыплет. Приходится отвлечься и разгребать снег вокруг нас.
Еще пару пригоршней, и снег вдруг проваливается, а передо мной открывается пещера из снега, льда и брезента. Внутри пещеры три тела, три Джулиана. Они живы, дышат, и один из них в сознании. Я по очереди вытаскиваю их на поверхность и укладываю рядом с товарищем.
Те двое, которые не потеряли сознания, прижимаются друг к другу и жадно глотают ртами воздух. Я так устал, что мне хочется самому рухнуть в эту дыру.
Я осматриваю каждого — возможны гипотермия, переломы, ушибы. У одной девушки сломана рука; девушка морщится от боли, когда я передвигаю ее. У меня с собой есть моток веревки, обычной, а не шелковой, и я подвязываю сломанную руку. Четвертый цел и невредим.
— Очнись, — тормошу его я. — Давай же.
Он открывает глаза, и его тело сотрясает кашель. Девушка со сломанной рукой по-прежнему без сознания. Осторожно похлопываю ее по щекам. Она приходит в себя, дергается и вскрикивает от боли. Остальные — остатки кластера — собираются вокруг нее, а я отхожу в сторону и в изнеможении навзничь валюсь на снег. Мои глаза устремлены в небо, и я вижу, что снегопад усиливается.
— Мы должны спуститься, — говорю я. — Если прилетит еще один аэрокар, он вызовет новую лавину. И тогда нам конец.
Похоже, они меня не слышат. Жмутся друг к другу и стучат зубами.
— Нужно спускаться с горы! — кричу я.
Воздух наполняется сначала феромоном отчаяния, а потом смесью беспорядочных эмоций. Эти четверо в шоке.
— Пойдем. — Я поднимаю одного из них.
— Мы не можем… наш… кластер, — бормочет он, перемежая слова химическими мыслями, которые я не понимаю. Их кластер разрушается.
— Мы погибнем на этом склоне, если не поторопимся. Мы замерзаем, и нам негде укрыться.
Они не отвечают, и я понимаю, что они скорее умрут, чем расстанутся.
— Вас четверо, — говорю я. — Почти целый кластер. Они переглядываются, и я чувствую запах консенсуса.
Затем один сердито отворачивается. Не получается. Они не могут прийти к согласию.
Я сажусь на снег, опускаю голову и смотрю на снежинки, которые, кружась, падают мне на колени. Из нас шестерых я остался один. Меня захлестывает волна усталости и отчаяния, к глазам подступают слезы.
Я сильный, я никогда не плачу. Но мое лицо вдруг становится мокрым от слез — я оплакиваю свой кластер, погребенный под снегом. Мое лицо словно огонь, по которому медленно ползут слезы. Капля падает на снег и исчезает.
Охваченные отчаянием, мы заснем и умрем еще до наступления утра.
Я смотрю на кластер Джулиана. Нужно спустить их с горы, а я не знаю как. Пытаюсь представить, какие мысли передала бы мне Мойра, будь она рядом. Она бы знала, что делать с этой четверкой.
Их четверо. Матушка Рэдд когда-то была квартетом. Все наши учителя — четверки. И премьер Верховного правительства. К чему плакать, если они такие же, как самые лучшие из нас? Лить слезы нужно мне, а не им.
Я встаю.
— Я тоже потерял свой кластер, и я вообще один! Это я должен рыдать, а не вы! Вас четверо. Вставайте! Вставайте немедленно!
Они смотрят на меня, как на сумасшедшего. Я пинаю одну из девушек, и она стонет.
— Вставайте!
Они медленно поднимаются, и я ухмыляюсь, словно маньяк.
— Мы спускаемся. Следуйте за мной. Я — сильное звено.
Я веду их по снегу к застывшему потоку второй лавины. Нанолезвием складного ножа перерезаю торчащую из снега веревку. На другом конце веревки мой погибший кластер. Я ступаю на серую массу. А вдруг мне удастся откопать их, как я откопал Хейгара Джулиана? Снег осыпается у меня под ногами, и я слышу глухой рокот. Сверху падают комья снега. Пласт неустойчивый, и новая лавина может сойти в любую минуту. Я понимаю, что прошло слишком много времени. Если они погребены под снегом, то уже задохнулись. Поверни я к ним сразу, пойди вдоль веревки, когда лавина остановилась, я мог бы спасти их. Но это не пришло мне в голову. Рядом не оказалось Кванты, которая напомнила бы мне о логике выбора. Я спешу подавить подступившую горечь. Со мной четверо, о которых нужно позаботиться.
Мы выстраиваемся цепочкой, держась за веревку. Потом я веду всех вниз. Нас окружает почти полная темнота, если не считать отраженного света луны, разлитого по снегу. Край обрыва и провалы видны хорошо. Опасаться нужно скрытых под снегом расселин. Но каждый наш шаг это все же лучше, чем лечь на снег и заснуть.
Дорога приводит к краю пропасти, и я поспешно веду всех назад, не позволяя им заглядывать в бездну. А что, если пути вниз просто нет? Утром нас высадили из аэрокаров прямо на склоне горы. Может, в это глухое место можно добраться только по воздуху. Может, отсюда нельзя спуститься. Или того хуже — мы попадем под лавину и погибнем под грудами снега.
Снегопад не утихает, и в некоторых местах мы проваливаемся по пояс. Тем не менее усилия согревают. Движение — жизнь, а остановка — сон и смерть.
Деревья не отличить друг от друга, и я опасаюсь, что мы делаем круг, но если все время двигаться вниз, рано или поздно доберешься до подножия горы. Не видно никаких следов — ни людей, ни животных. Нетронутую пелену снега нарушаем только мы.
Веревка дергается, и, обернувшись, я вижу, что упала девушка со сломанной рукой, шедшая последней.
Я возвращаюсь к ней и вскидываю на плечо. Ее вес — ничто по сравнению с тяжестью, которая лежит у меня на сердце. Подумаешь, лишние шестьдесят килограммов. Но теперь движение замедляется.
Остальные все равно отстают, и я делаю короткие остановки, чтобы Джулиан не заснул. Потом усталость наваливается на меня, и глаза закрываются.
Я отключаюсь всего лишь на секунду. Затем встряхиваюсь. Сон равносилен смерти. Заставляю четверку встать.
Четверка. Я воспринимаю их не как кластер, а как число. Интересно, будут ли они обращаться со мной как с одиночкой? Отдельным человеком? В обществе найдется место для квартета. Но не для одиночки.
После Исхода Сообщества и войн власть перешла к кластерам. Именно они взяли на себя заботу о планете, а из обычных людей — то есть одиночек — на Земле остались лишь не признающие прогресса луддиты. Катастрофу пережили только кластеры, появившиеся в результате биологического эксперимента и составлявшие меньшинство населения. Но теперь я больше не кластер; я одиночка, и мое место в анклаве одиночек. Мне нет места в сообществе кластеров. Какой от меня прок? Никакого. Я смотрю на четверку. Кое-что я все-таки могу сделать. Эти четверо не перестали быть кластером, единым организмом. И я могу их спасти.
Я встаю.
— Пойдем. — Моя интонация смягчилась. Протестовать у них нет сил. Я показываю, как поднести снег к губам и пить, когда он растает. — Нужно идти, — повторяю я.
Девушка со сломанной рукой пытается двигаться самостоятельно. Я иду рядом с ней, поддерживая за здоровую руку.
Чахлые сосны сменяются более густым лиственным лесом, и я немного согреваюсь, хотя температура не могла подняться слишком сильно. Но деревья считают, что стало теплее, и я соглашаюсь с ними. Снегопад здесь слабее. Может, буря стихает.
