казачьи) всей степной Сибири под главенством не кого иного, как казачьего полковника Иванова-Римина. Фигура Иванова-Римина, занимавшего до войны полицейскую должность и сохранившего свои монархические симпатии, довольно определенно выявилась на фоне последующей сибирской общественности. Ив.-Римин должен был возглавить «военную диктатуру» в первое время после свержения большевиков. Опасения большевиков, что начинающееся в Сибири движение может привести к освобождению тобольского узника, не были так беспочвенны. Недаром генерал бар. Будберг на своем образном языке записал в дневник: «монархические выкликания вызвали вывоз Государя из Тобольска». Мог ли послужить такой факт переходным этапом к реставрации монархии? Это уже зависело от всей совокупности событий при участии в них двух чужеземных враждующих сил. Довольно наблюдательный француз полк. Пишон итоги своих сибирских встреч определял словами: «главная масса населения встретит реставрацию равнодушно». Идея политической «целесообразности» уничтожения претендентов на Российский престол могла найти отклик в большевистской среде, но в сложившейся конъюнктуре скорее приходится предположить, что адепты такого плана должны были вербоваться не в том окружении Ленина, которое, восприняв искусство «крутых поворотов» своего вождя, искало тактический компромисс с немецкой властью. Политический циник, каким на практике был Ленин, конечно, не остановился бы перед актом, в целесообразность которого он верил. Но едва ли сознательно он мог подрубать сук, за который зацеплялся, казалось, погибающий большевизм, – для императорской Германии, несмотря на все нейтральные заявления Вильгельма, кровавая расправа с представителями Царского Дома, даже если бы она не вылилась в отвратительные, кошмарные формы екатеринбургской бойни, не могла не явиться моральным шоком.
Глава шестая ЕКАТЕРИНБУРГСКИЙ ЭТАП
1. Заговорщики
В официальном сообщении центральной советской власти, касавшемся убийства Императора Николая II, был выдвинут мотив обнаружения заговора, который имел целью освободить заключенного Императора. Следствие категорично отрицало наличность подобного заговора, и за ним следовали все, писавшие о трагедии в Екатеринбурге. Была ли реальная база для официального сообщения и для утверждения тогдашней большевистской печати, помимо той общей атмосферы, которая была нами очерчена? «Эти заговорщики, – спешит сказать Дитерихс, – были не русские офицеры: темные политические происки немецко-русской организации послужили последним толчком к кровавой драме на Урале и дали основание Янкелю Свердлову сослаться на существование офицерского заговора». Предвзятость такого суждения выступает слишком определенно. Как ни скудны наши фактические сведения о деятельности в Екатеринбурге в течение мая – июня тайных антибольшевистских группировок «монархических» организаций и отдельных лиц, все же можно себе представить в общих чертах картину происходившего – и эта картина не подтверждает негативных результатов сибирского следствия.
Начнем с тех, которые спасали царскую семью еще в Тобольске. Среди них к момменту отъезда из Тобольска действующей была тюменьская группа, возглавляемая Соловьевым, трио – в лице Соловьева, Маркова и Седова; последний в литературе, как мы знаем, представлен завлеченным в западню первых двух, из которых один был немецким агентом, а другой – и немецким, и большевистским. Мы должны на них еще раз остановиться ввиду роли, им приписываемой, и для окончательной зарисовки рассмотренной уже по существу легенды о «петербургско-берлинской» организации.
Всем троим, по словам Маркова, возможность организовать собственными силами освобождение царской семьи из Екатеринбурга представлялась «весьма ничтожной». Поэтому решено было, что Седов немедленно едет в Петербург для информирования организации Маркова 2-го, а остальные ждут сообщения от Седова и пытаются установит с Екатеринбургом связь. Седов выехал из Тюмени 14 мая. Троекратная попытка завязать отношения с екатеринбургскими узниками не увенчалась успехом. Время шло, а от Седова не было ни слуха, ни духа, рассказывает Марков Сергей. Соловьеву, находившемуся в ведении революционного трибунала, пришлось под благовидным предлогом скрыться в Покровском, Марков же оставался в своем эскадроне, мечтая пополнить его членами тобольского союза фронтовиков – «верными людьми», объединенными Гермогеном, и заслужить доверие своего начальства[388]. Вскоре, однако, случилась и беда. Около Тюмени появились чехословаки. В городе взбунтовались красноармейцы, а марковский эскадрон арестовал полностью весь местный исполком. Марков попал под следствие, но произошли еще более важные события. Казаками и чехами был занят Омск, и в Тюмень на пароходах прибыли омские комиссары со своими штабами. Тюменьское начальство было оттиснуто на задний план. В городе были взяты заложники из «именитых граждан». Старший инструктор по кавалерии, бывший офицер Крымского полка, почувствовал себя плохо в новой обстановке. Марков поспешил скрыться из Тюмени и 1 июля оказался в Екатеринбурге. Здесь он побывал около дома Ипатьева и убедился, что спасти царскую семью вооруженным путем из этого здания и думать нечего. Тогда Марков направил свои стопы в Петербург в твердом убеждении, что спасти царскую семью можно только дипломатическим путем – вмешательством Германии. Он решил обратиться к брату имп. Алекс. Феод. – к герцогу Людвигу Гессенскому в Германии. Дальнейшая эпопея «маленького» Маркова на путях завязывания связей с немцами и создала ему особую репутацию. Следствие в данном случае оказалось совсем не на высоте, хотя сам Соколов признает, что реальными попытки освобождения царской семьи в это время могли быть только попытки, сделанные по воле немцев. Соколов, конечно, знает, что Марков уехал из Тюмени и пробрался в Петербург вслед за перевозом в Екатеринбург царских детей, тем не менее он с доверием относится к явно несуразным, путаным и противоречивым показаниям допрошенных им в Рейхенгалле (21 г.) б. деятелей Союза русского народа Соколова и Маркова 2-го. И заключает: как Марков (Сергей) «лгал здесь (т.е. в Петербурге), нам рассказали свидетели». Марков 2-й еще был осторожен – он показывал: «Весной 18 г. в Петроград приехал Марков. Он нам сказал, что во главе вырубовской организации стоит зять Распутина Соловьев, что дело спасения, если понадобится, царской семьи налажено Соловьевым. Никаких подозрений в то время мне не запало в голову. Только сам Марков, после возвращения его из Сибири, представился в ином свете: его рассказы внушали мне мало доверия». У «наиболее активного» работника в данной монархической группе уже совсем все перепуталось: «В конце марта или в начале апреля вернулся из поездки Марков. Он начал нам рассказывать что-то несосветимое. Он говорил… про целые кавалерские полки, совершенно готовые для спасения в любую минуту царской семьи. В то же время выяснилось из рассказов Маркова, что он сам в Тобольские не был и не только не установил связи с N (т.е. Седовым), но, кажется, даже и не видел его… Я отнесся с недоверием к рассказам Маркова – как-то не походило на правду все то, что он нам говорил». Оба свидетеля относили возвращение в Петербург Седова на время более позднее, чем приезд Маркова.
Из этих показаний и выросли сказки о донесениях, которые Соловьев слал петербургским организациям и которым доверилось следствие. Несуразная хронология сама по себе должна была заставить следствие с осторожностью отнестись к показаниям петербурских «монархистов». Марков (Сергей) дал следователю и свои показания в 21 г., но какое можно иметь доверие к человеку, заподозренному по своим немецким связям и явно лгущему! Марков рассказывал, что по возвращении в Петербург (7 июля) он видел Вырубову, которая потеряла связи с Марковым 2-м; видел Седова, но не мог увидеть Маркова 2-го и Соколова – они скрывались в окрестностях Петербурга, так как на их конспиративной квартире был сделан обыск, причем был арестован Седов, просидевший в Крестах около месяца. О том, что «маленький» Марков не «лгал», в пылу полемики подтвердил сам Марков 2-й, забывший показания, данные им следователю, и писавший в статье, напечатанной в № 124 «Вест. Мон. Совета», что он скрывался от своего однофамильца, не доверяя ему, как активному сотруднику провокатора Соловьева.
Дальнейшее обследование деятельности Маркова Сергея следствием велось по тому же сомнительному методу. 14 августа Марков, отправив с одобрения Вырубовой через чиновника германского ген. консульства Шиля подробное письмо великому герцогу, уехал в Киев, зарегистрировав себя подданным самостоятельного
