48
Или почти ничего, ибо, по воспоминаниям Суханова, Стеклов все-таки «препирался насчет имущества Романовых». В связи с этим разговором о царском имуществе правительство поспешило объявить недвижимое имущество и денежные капиталы, находившиеся в ведении «Собств. Е. И. В. Кабинета», государственным достоянием (постановление 12 марта).
49
Молва о колоссальных средствах императорской фамилии за границей имела самое широкое распространение и шла давно (в дневнике ген. Богдановича еще в 1906 г. отмечены слова петербургского градоначальника Клейгельса, что у Царя «больше миллиарда»). Никто из советских «демагогов» 17 г. не считал своим долгом предварительно навести справки и молву сопоставить с действительностью. Слух о богатстве был бесконечно преувеличен. Мне трудно за отсутствием конкретных данных иметь собственное суждение по этому вопросу. Отмечу, что в 30 г. по инициативе бывшего посла Гирса в Париже состоялось совещание (Гирс, Коковцев, Бернацкий и др.) для объяснения появившихся в иностранной печати известий о денежном имуществе царской фамилии вне пределов России. Совещание пришло к заключению, что сколько-нибудь значительного имущества заграницей не было и что, по всей вероятности, немногое, что лежало на счетах в Германии, подверглось последствиям инфляции («Возрождение»). На заседании б. мин. финансов Времен. Прав. последнего состава указывал, что Керенский в заседании правительства во второй половине июля на замечание «некоторых членов правительства – социалистов, что Николай II, находясь за границей, при помощи своих средств, там находящихся, может организовать контрреволюцию», – ответил: «Все слухи о таких средствах ни на чем не основанная легенда”«. По словам самого Керенского, по сведениям Времен. Правит. имущество царской семьи в это время определялось суммой в 13 млн рублей. Газетные сведения, которые выяснила и опровергла комиссия, созванная Гирсом, определяла капиталы семьи, находящиеся в Английском банке, в 15 млн фунтов. Газеты сообщали, что юридический отдел английского парламента выделил специальную комиссию для выработки компромиссного решения. Предполагалось будто бы создание высшего третейского суда в составе наиболее выдающихся международных юристов под председательством кого-нибудь из царствующих королей (свед. 26 г.).
Личные капиталы царской семьи в России по записи Бенкендорфа в конце мая 17 г. по выяснении вопроса правительственным комиссаром Головиным с дворцовым ведомством определялись в 1 млн у царя и 1,5 млн у царицы.
50
В прениях откликнулся лишь с. р. Гендельман, сказавший: «Тов. Стеклов сорвал аплодисменты, рассказывая случай о том, как пытались увезти Николая II за границу, и считал это тоже одним из тревожных симптомов. Товарищи, я должен напомнить, что, когда министр Керенский был у нас в Москве – еще до того, как пытались увезти Николая Романова за границу, он об этом говорил, следовательно, тайны из этого не делалось. Керенский сказал – что вот я вернусь в Петроград и в особом поезде лично, еще с кем-то, отвезу Николая Романова в один из приморских городов, откуда его отправят в Англию, и что это заявление вызвало шумные аплодисменты, целую овацию. Я тоже за то, чтобы Николай Романов оставался здесь под арестом. Но если Московский Совет Р. Д. не усмотрел большой опасности в отвозе за границу, то толковать это, как тревожный симптом, как тактику Врем. Прав. помимо Совета Раб. Деп. проделать то, что является преступным, недопустимо. Затем докладчик говорил, что нужно арестовать всех великих князей, пока они добровольно не отрекутся от принадлежащих им капиталов в Англии, – опять-таки шумно ему аплодировали, а это, я говорю, не так просто. Ведь английское правительство, которому придется выдавать эти капиталы русскому правительству, может быть, скажет: – сомнительна добровольность такого отречения, которое сделано под угрозой, что иначе из-под ареста не освободят. Может быть, есть и другие шаги к получению этих капиталов: просто вступить в переговоры с Англией, установить, что – деньги народные, что правительство русское требует, чтобы это деньги были возвращены, а не скрываться за этой юридической, я бы сказал, казуистикой, требуя такого сомнительного отречения на бумаге, о котором говорил тов. Стеклов. Вот все такие были мелкие факты. Вообще мне представляется, что это не был деловой анализ: то был какой-то фельетон (голоса: «Правильно!». Рукоплескания), которым он увеселял нас…»
51
Того же 8 марта посол между прочим сообщил, что он выразил пожелание, чтобы английскому военному представителю было разрешено сопровождение Государя для большей безопасности (Вильямс об этом непосредственно телеграфировал послу). «Я получил ответ, – доносил Бьюкенен, – что в этом нет ни малейшей надобности, и правительство предпочитает, чтобы этого не было».
52
В донесении в Лондон Бьюкенен отмечал, что опасение Милюкова заключалось в том, что «левое крыло может восстановить общественное мнение против выезда из России, хотя министр питал надежду, что правительству удастся справиться с оппозицией, оно еще не приняло окончательного решения».
53
Это не была только «вербальная нота», как утверждает Керенский. Со свойственной ему небрежностью мемуарист согласно английского правительства относит на 8 марта. Если письмо Бьюкенена 10 марта ссылается на беседу с Милюковым 8 марта, то потому только, что в этот день вопрос был затронут впервые, – как бы вообще в информационном порядке.
54
В этом отношении характерна телеграмма Извольского из Парижа, приводимая в документах, опубликованных Сторожевым в журнале «Дела и Дни» в 1921 году. Журнала у меня нет под рукой, и я цитирую по статье Бойкина, приводящего телеграмму из перевода статьи Сторожева «Дополнения к революции» в журнале: «Nachrichtenblatt ьber Jstfragen». Извольский телеграфировал Милюкову 19 марта: »Косвенным путем я узнал, что здесь есть несколько лиц, которые стараются побудить французское правительство обратиться в Петроград с дружественным представлением о необходимости охраны бывшего императора и его семьи от угрожающей им опасности. Я счел своим долгом в частной беседе с г. Камбоном предостеречь его от подобного шага. В настоящем составе врем. правительства, – сказал я, – подобные опасения являются совершенно неосновательными… и потому подобное представление могло бы показаться у нас не только не нужным, но даже оскорбительным…»
55
Отмечу запись Палеолога, не давая ей веры. Милюков будто бы сказал печально: «Увы, боюсь, что это уже поздно».
56
В официальном донесении в Лондон сначала было сказано: «справиться с оппозицией левого
